Энита была младше Тевены всего на десять-одиннадцать лет. Это означало, что она уже не была ребенком. И тем не менее Тевене казалось, что это так. Возможно, невольница тридцати с лишним лет все еще могла быть лишь девушкой? Сидя на корточках в ручье и забавляясь волосами лежащей спутницы, армектанка впервые задала себе вопрос о том, как, собственно, формируется душа симпатичной невольницы-служанки, которая скорее игрушка, драгоценность, чем мыслящее, ведущее собственную жизнь существо. Небольшие привилегии, столь же мало обязанностей, никакой ответственности… разве что если назвать ответственностью заботу о том, чтобы правильно уложить подушки, не разлить поданное к столу вино… Холодными от воды ладонями она накрыла щеки лежащей.

— Легенду или правду? Что ты хочешь услышать? Может, немного одного… и немного другого? — мягко посоветовала она. — Так безопаснее.

— Правду.

— Я всю жизнь лгала. Прежде всего ради него, но и ради себя, конечно. Сегодня я должна сказать правду? Именно тебе?

— Почему не мне?

— Потому что ты не хочешь правды и рассчитываешь именно на легенду.

— Правду.

— Этот великий воин намного более велик, чем следует из легенд, более велик, чем ты можешь себе представить, — серьезно сказала Тевена. — Возможно, на всем свете нет никого, кто смог бы победить его в честном бою, один на один. Но я никогда не видела и не слышала, чтобы он честно сражался. Может быть, на дартанских аренах, не знаю. Но в настоящей жизни… в настоящей жизни он вообще не умеет развлекаться, а на аренах это наверняка было лишь развлечением. В настоящей жизни этот воин умеет только одно — добиваться своих целей. И делает это с беспощадностью, о которой ты понятия не имеешь. Правду? — снова спросила она.

Энита медленно кивнула, глядя куда-то над берегом ручья. На темнеющем небе появлялись первые бледные звезды.

— Если он сможет кого-то убить ударом в спину, то наверняка не станет сражаться лицом к лицу. Не из-за трусости, но из-за расчетливости, поскольку удар в спину всегда надежнее и несет в себе меньший риск. Он никогда никому не причинил вреда без нужды и точно так же никогда не колебался, если считал это необходимым. Продолжать?

— Да, — тихо сказала она, одним лишь движением губ.

— Басергор-Крагдоб — древний титул самого сильного из громбелардских предводителей разбойников. В горах всегда есть какой-то Крагдоб, и всегда кто-то его не признает, а в итоге сам в свою очередь объявляет себя Крагдобом. Думаю, что во всей истории Шерера был только один, которого признавали все. Он.

Она мягко обмыла шею и грудь лежащей в ручье дартанки, которая, похоже, даже не заметила ее почти сочувственной ласки.

— Он убивал воинов и нищих, шлюх и беременных женщин, стариков и юношей. Он убивал или приказывал убивать детей. Он вырезал целые семьи в наказание, в отместку или для устрашения. Все это он делал столь долго, что никто не отваживался выступить против него. Друзей, и даже только союзников он готов был защищать, рискуя собственной жизнью. Всегда и все по расчету. Он любит только одно существо, которое является его верным отражением, облаченным в кошачью шкуру. Возможно, он хотел любить кого-то еще, женщину, но не знал, как это делается, а она не согласилась его учить.

— Не верю, что он приказывал убивать детей.

— Если эти дети выступали против него? Это Громбелард… Если ребенок достаточно взрослый, чтобы держать оружие и угрожать чьей-то жизни, то он достаточно взрослый и для того, чтобы умереть.

— Я видела, как он сражался. Он был великодушен, заботился о побежденных. Он был прекрасным господином, самым прекрасным из всех. Его волновали даже… смешные переживания невольниц.

— Он играл. Его благородие Венет, дартанский Рыцарь Без Доспехов — игрушка Басергора-Крагдоба. Вся его жизнь в Роллайне — это игра. Кто такой Басергор-Крагдоб, настоящий властелин Тяжелых гор, где единственный закон — сила? Добрый душа-человек, спешащий к каждому с советом и поддержкой? Нет, Энита. Ты тоже до сих пор играла, даже о том не зная, играла в невольницу прекрасного господина. Но теперь началась настоящая жизнь. Ты служишь убийце, грабителю и бандиту, который в человеческой голове носит совесть кота. Он не понимает, что такое добро и зло, отличая только естественное и неестественное. Естественное или неестественное для него и только для него. И тем не менее, вопреки тому, что ты сейчас думаешь, этого достаточно, чтобы иметь многих друзей. Ведь дружеские обязанности очевидны и естественны, и следовательно, для него святы. Он никогда не простил ни одного предательства, но и сам ни разу не предал и не подвел друга. И может быть, потому… точно так же его никогда не подводили друзья.

— Не подводили?

— Никогда.

— А сейчас? Его благородие Делен, ты, госпожа?

— Сейчас… уже нет тех друзей, их не существует, каким образом они могут подвести? Подвел ли его Делен, мастер меча? Энита, ведь Делен уже не мастер меча, он муж и отец, причем прекрасный. Тевена? Тевена уже не бадорский резидент Крагдоба, она… путешественница немного старше тебя, у которой болит спина от езды верхом и которая постоянно скучает по своему дому. Я дала бы Глорму все, что у меня есть, но он не потребовал ничего, что я могла бы ему дать. Он рассчитывал лишь, что я поверну вспять время, а этого я никак не могу. Так что сегодня он со мной попрощался, поскольку я ему уже ни на что не гожусь. Приятная, но бесполезная. Я любила его таким, и хорошо, что он таким остался.

Лежащая в ручье девушка слушала ее, закрыв глаза.

— Когда-то… — задумчиво добавила Тевена, — возможно, Глорм все же кого-то подвел. Арму. Она просила его вернуться в Громбелард, а он этого не сделал. Он еще не знал, что должен вернуться. Но даже если он ее и подвел, то по той же самой причине, о которой я только что говорила. Его не было… Арма требовала помощи от его благородия Венета, знаменитого Рыцаря Без Доспехов. А рыцарь Венет не мог ей помочь.

— И в этом заключается дружба?

Армектанка посмотрела на небо.

— Не знаю… Есть ли вообще кто-нибудь, кто знает, в чем она в точности заключается? Возможно, прежде всего в том, чтобы не требовать от друзей того, чего они не могут дать.

Дартанка молчала, словно ожидая продолжения.

— И больше ничего нельзя о нем сказать? Это в самом деле все?

— Ну да… Пожалуй, все.

— Нет, госпожа, наверняка не все.

— Разочарована? Понимаю… Теперь хочешь немного легенд?

— Ваше благородие, ты описала мне не человека, а… какую-то машину.

— Угу. Мы друг друга поняли.

Таменат встал поздно, очень поздно, так как выпитый перед сном бокал вина за ночь приобрел размеры целого кувшина. Мучимый головной болью и тошнотой, а прежде всего разозленный, он не получил никакой помощи от едва живого хозяина, который, в отличие от гостя, встал очень рано и, спасаясь от мучительной смерти, с размаху вышиб клин клином. Досточтимый Оген лежал пьяный как свинья, а мнения озабоченных слуг полностью совпадали: ничто не могло привести их господина в чувство, стоило ему однажды запить. Сами же парни, хотя и довольно смышленые, не в силах были помочь разгневанному старику, который требовал ответа лишь на один вопрос: где его подопечная?