Туристы из стран с более строгими порядками, скажем, из Германии и России, где вне закона была порнография, здесь получали ее в избытке. В особенности их восхищали уличные разбойники, известные как apaches (апаши). Откуда взялось это прозвище – история темная. Может, они преклонялись перед каменнолицыми храбрецами, о которых Париж узнал из привозных шоу наподобие “Дикого Запада” Буффало Билла Коди. Согласно другой гипотезе все пошло с заметки об уличной драке на Монмартре, о которой журналист написал: “Яростная стычка между двумя мужчинами и женщиной обратилась дикой жестокостью индейцев апачи”.

Как и во всех уличных бандах, апаши брали себе необычные имена, придумывали замысловатые посвящения и эффектную униформу. Апаша можно было узнать по полосатому свитеру, узкому пиджаку и фуражке с низко надвинутым на глаза козырьком. Красный шерстяной кушак в холодную погоду служил шарфом, а иногда – маской. В фильме 1932 года “Люби меня сегодня” Морис Шевалье, портной, выдающий себя за барона, одевается как раз в этом духе, чтобы исполнить песню Роджерса и Харта “Бедный апаш”. Он размахивает руками, отбрасывая гигантскую тень на стену, и похваляется: “Одна вещь доставляет мне радость / Вызвать у женщины слезы… Когда я беру ее за руку и сжимаю ее / Ни одна женщина не может устоять”. Он называет свою возлюбленную “продавщицей” и “сокровищем”, но из пояснений, как она делает его “джентльменом благороднейшим”, мы догадываемся, что она – шлюха, а он – ее сутенер.

В 1901-м два предводителя банды апашей, Лека и Манда, подрались из-за такой девушки, юной проститутки Амели Эли, которую из-за белокурых волос прозвали Casque d ’ Or – “Золотой каской”. Лека погиб, а Манда казнили на гильотине во дворе тюрьмы Сантэ. По легенде Амели наблюдала за этим из одной из квартир, чьи окна смотрели на тюрьму, – местные жители сдавали их гнусным любителям острых ощущений. “Бедный апаш” отсылает к этому эпизоду. Шевалье поет, что кончит он, вероятно, на гильотине, но палачу он дерзко бросит: “Шиш тебе!”

Апаш, парижский гангстер 1900-х гг.

История “Золотой каски” будоражила воображение, особенно воображение преуспевающих русских, которые желали во что бы то ни стало хоть одним глазком поглядеть на места, где случались подобные преступления. Монпарнасские гиды были только рады угодить. “Русских водили в ненастоящие притоны apaches , – отмечал один писатель. – Там хозяйничали белокурые девушки в красных передниках и подозрительные apaches в надвинутых на глаза фуражках. Во время танцев разыгрывалась ссора, начиналась драка на ножах. Князья утоляли жажду острых впечатлений, деньги были заплачены не напрасно; девушки же по окончании спектакля снимали свои передники, мужчины нахлобучивали приличные шляпы, и все тихо-спокойно расходились по домам”. Революция 1917 года разметала русскую аристократию по миру, и многие снова оказались в Париже, иные – уже в роли нищих официантов или привратников. Быть может, именно они подсказали своим новым работодателям, что у этих липовых драм есть неплохая перспектива. Кабаре превратили драку на ножах в танго, известное под названием Apache . Девушку, одетую как шлюха, в черных чулках и юбке с разрезом, высмеивает, отвергает и швыряет по всей сцене mec в полосатом свитере, черном берете и с усталым презрением во взгляде. В “Бедном апаше” Лоренц Харт устами Шевалье преподносит краткое, но емкое описание подобного исполнения:

Покуда мужчины танцуют,

Нежно партнерш целуют,

Я швыряю ее по углам.

Та часть ее тела, что никто не коснется,

То место, которого стул лишь коснется,

Припадает частенько к полам.

“Танец апашей” дожил до 1950-х, когда уже никто и не помнил, откуда он взялся. Сразу после Второй мировой войны Людвиг Бемельманс, австро-американский писатель, известный, главным образом, своими книгами о парижской школьнице Мадлен, благодаря приятелю Арману попал в Le Petit Balcon , клуб, расположенный недалеко от Бастилии.

...

Заходи, генерал ночного воинства во главе своего наводящего ужас войска.

У Бемельманса выходит, что жить в послевоенном Париже было весело и забавно. Фильмы вроде “Американец в Париже” 1951 года только подкрепляли ощущение, что там всегда светило солнце, процветало искусство, и даже бедность была всего лишь поводом для шуток и милых куплетов.

Это впечатление немедленно тает, если вы начинаете всерьез узнавать Францию. На каждого “Американца в Париже” найдутся Les portes de la nuit – “Врата ночи”, фильм, исполненный таких отчаяния, безнадеги и стыда, какие мало кто во Франции был готов вынести в кино. Он чуть не загубил карьеру Марселя Карне, который стал настоящим героем французского кинематографа, сняв во время оккупации “Детей райка”. Самой живучей в результате оказалась песня Feuilles mortes – “Осенние листья” – один их гимнов отчаянию, в сложении которых французам и немцам нет равных.

Все эти годы темы оккупации всячески избегают. Как заведено у французов, “в доме повешенного не говорят о веревке”. Однако время от времени кто-то нет-нет да спросит, часто с некоторым смущением: “А каково это было при нацистах?” Я водил историков на небольшие экскурсии в Шестом округе по местам, связанным с тем периодом, но всегда испытывал при этом неловкость, как будто меня просили порекомендовать приличный бордель.

Не так давно Американская библиотека для серии “Вечера с автором” попросила меня взять интервью у Лесли Кэрон (она только-только выпустила книгу воспоминаний). Ирония судьбы в том, что она стала знаменитой в 19 лет, оказавшись партнершей Джина Келли в “Американце в Париже”, ведь она едва выжила в войну. Кэрон пишет, что чуть не умерла от голода.