«Давиду». Подобно многим римским аристократам и важным духовным лицам, Галли и сам владел коллекцией произведений искусства, которую в конце концов пополнил и «Вакх» Микеланджело. Входили в моду сады скульптур. Древности выставляли во внутренних дворах палаццо или помещали на удаленных от центра города виллах, где богатые римляне наслаждались почти сельским покоем. Сады Лоренцо во Флоренции, возможно, были созданы в подражание этому римскому капризу.

Мы можем не сомневаться, что Микеланджело наведался еще в одно место – сад кардинала Джулиано делла Ровере возле церкви Санти Апостоли, где был установлен «Аполлон Бельведерский»: элегантный, совершенно обнаженный, он замер в изящной позе-контрапосте, словно готовясь шагнуть вперед, перенося вес на одну ногу, как это совсем скоро сделает «Давид»[288].

* * *

В середине 1497 года Микеланджело только что завершил «Вакха» для кардинала Риарио и пытался получить от него последнюю часть оплаты, полагающуюся ему согласно контракту. «…Я до сих пор не смог наладить своих дел с кардиналом, а уезжать я не хочу, прежде чем не получу удовлетворения и вознаграждения за свой труд. С этими большими господами торопиться не следует, ибо их нельзя принуждать»[289], – писал Микеланджело отцу 1 июля. (Любопытно, что Риарио он относит к числу «больших господ», «gran’ maestri», используя то же обозначение, что и Савонарола в своих инвективах против богатых и могущественных.)

Спустя полтора месяца Микеланджело по-прежнему находился в Риме, откуда отправил еще одно письмо Лодовико. Можно только гадать, почему он не уезжал, однако существовало немало причин остаться там надолго.

Во Флоренции усугублялся политический и экономический кризис, к которому прибавилась и угроза эпидемий. 18 июня во всех главных церквях прихожанам была зачитана папская булла, отлучавшая Савонаролу от церкви; тем самым противостояние папской власти и нового республиканского правительства, напряженность которого все росла и росла, только обострилось. Из-за проливных дождей, выпавших прошлым летом, взлетели цены на хлеб, среди бедняков начался голод (как замечал один мемуарист того времени, «в деревне христиане питаются травой, точно животные»[290]), и целый месяц во Флоренции свирепствовал мор. 2 июля, через день после того, как Микеланджело послал первое письмо отцу, аптекарь Ландуччи констатировал, что «многие умирают от лихорадки и от чумы»; только за один день в госпитале Санта-Мария Нуова скончались двадцать пять человек[291].

Положение постоянно ухудшалось, и многие подумывали бежать из города. Спустя неделю, 9 июля, в монастыре Сан-Марко разразилась эпидемия чумы, и большинство монахов в надежде спастись перебрались в деревню. В городе остались лишь немногие, включая самого Савонаролу. В этот день умерла вторая жена Лодовико Буонарроти и мачеха Микеланджело Лукреция дельи Убальдини да Гальяно[292]. Они прожили вместе двенадцать лет.

Казалось бы, горе в семье тем более должно было побудить Микеланджело вернуться. На самом деле все было совсем наоборот. Флоренция превратилась в опасное место, да к тому же и финансы семейства Буонарроти истощились. Расходы на погребение Лукреции, возможно, поставили Лодовико, и так с трудом сводившего концы с концами, на грань разорения. В августе ему уже грозил уголовным преследованием за долг в девяносто флоринов зять Консильо д’Антонио Чисти, муж тети Микеланджело Бригиды. Микеланджело, как свидетельствует его банковский счет, уже посылал отцу девять флоринов в марте, Лодовико явно слезно умолял выслать ему еще, и Микеланджело, сам встревоженный тем, что не сумел угодить кардиналу Риарио «Вакхом», ответил раздраженно.

В конце концов в качестве эмиссара к Микеланджело отправили его младшего брата Буонаррото, который прибыл в Рим 18 августа. Буонаррото поселился на постоялом дворе, поскольку, как пояснил Микеланджело, места в доме Галли для него не нашлось: «Буонаррото… возвращается на постоялый двор, где имеет комнату и благоденствует; и никогда он ни в чем не будет терпеть недостатка, сколько бы он ни захотел оставаться. Я не имею возможности держать его у себя, так как стою в чужом доме, но достаточно того, что я не дам ему ни в чем терпеть недостатка»[293].

Спустя день после приезда Буонаррото и, вероятно, после долгой беседы о семейных делах, во время которой Буонаррото объяснил Микеланджело, что Консильо пытается подвергнуть Лодовико аресту и чинит ему всяческие неприятности, Микеланджело вновь написал отцу, но уже в более любезном тоне: «Не удивляйтесь, если я иногда писал Вам так резко, ибо по многим причинам я подчас терплю великие мучения, которые посещают всякого, кто живет вне дома»[294].

Совершенно очевидно, что профессиональная карьера Микеланджело в этот момент складывалась безрадостно. Не сумев угодить чрезвычайно богатому и влиятельному меценату, он в отчаянии искал новых источников дохода. Так, он попытался вновь войти в свиту Пьеро Медичи, теперь прибывшего в Рим; с ним, после его бегства из Флоренции в 1494 году, Микеланджело явно успел возобновить отношения. Он «взялся сделать фигуру» для Пьеро Медичи, «но так ничего и не начал, потому что он не сделал для меня того, что мне обещал»[295]. Вероятно, это означало, что он не получил первой части обещанной оплаты.

Микеланджело приобрел мраморную глыбу за пять дукатов, видимо, для того, чтобы вырезать заказанную Пьеро Медичи скульптуру, но мрамор оказался непригодным, а значит, Микеланджело зря выбросил деньги на ветер, как с горечью заметил он в письме отцу. Ему пришлось потратить еще пять дукатов на новую глыбу мрамора, и из нее, писал он, «я делаю другую фигуру для своего удовольствия»[296]. Что за скульптуру высекал он для собственного удовольствия, осталось неизвестным.

Пьеро Медичи, по-прежнему восхищавшийся талантом Микеланджело и поддерживавший отношения с ним, хотя об этом и не говорят жизнеописания мастера, ныне был изгнанником; он вел роскошную жизнь, а значит, испытывал постоянный недостаток наличных средств. Он замышлял вернуть себе власть над Флоренцией и появился под стенами города во главе маленького войска в апреле 1497 года. Однако попытка переворота не удалась, а дальнейший удар его планам был нанесен 5 августа, когда городское правительство приговорило к смерти группу тайных сторонников Медичи, отказав им в праве на помилование. Среди них оказался и юный, прекрасный, обаятельный Лоренцо, сын Джованни Торнабуони, покровителя Гирландайо, заказавшего ему росписи церкви Санта-Мария Новелла. Казнь этого всеми любимого молодого человека и четверых других заговорщиков погрузила Флоренцию в скорбь[297]. Ландуччи, разделяя взгляды Савонаролы, не мог удержаться от слез, увидев, как тело молодого человека уносят на рассвете[298]. Под пыткой один из заговорщиков показал, что денежные средства Пьеро Медичи истощились, все его ценности в закладе, а в его отношениях с братом Джованни, кардиналом, царит раздор. Все это