Схватив фонарик, Корделия быстро спустилась по лестнице, неслышно перебирая босыми ногами, и поспешно отперла заднюю дверь. Ключ в замке повернулся легко и беззвучно. Не осмеливаясь даже дышать, она попятилась назад в глубокую тень у подножия лестницы. И как раз вовремя. Дверь открылась, и в гостиную проник бледноватый свет. Она услышала голос Хьюго:

– Подожди, я зажгу спичку.

Вспыхнувший огонек озарил на мгновение два мрачно озабоченных лица, сверкнул в огромных испуганных глазах Изабел и погас. Хьюго сдавленно чертыхнулся, и следующая спичка чиркнула о коробок. На этот раз он поднял спичку над головой. Ее свет сделал видимыми столб, потолочные балки и человека, затаившегося у лестницы. Хьюго вздрогнул, и спичка погасла. Коттедж немедленно огласился истошным криком Изабел.

– Какого черта! Кто здесь? – воскликнул Хьюго. Корделия включила фонарик и сделала шаг вперед.

– Всего-навсего я, Корделия. Не пугайтесь.

Но Изабел ничего не слышала, оглушенная собственными воплями. Крик ее достиг невероятной мощи, и Корделия начала опасаться, что он долетит до Марклендов. Хьюго прервал его, мягко закрыв Изабел рот ладонью. Последовали мгновения полной тишины, а потом Изабел обмякла и осела в объятиях Хьюго, вздрагивая от рыданий.

Он резко повернулся к Корделии:

– Зачем, черт побери, вам это понадобилось?!

– Что именно?

– Прятаться и пугать ее. И вообще, что вы здесь делаете?

– Я могла бы задать вам тот же вопрос.

– Мы заехали, чтобы забрать Антонелло, которого Изабел одолжила Марку на время. И потом, я хочу попробовать излечить ее от безотчетного ужаса, который внушает ей это место. Мы были на вечере в Питт-клубе и решили заехать сюда на обратном пути. Теперь ясно, что это была дурацкая затея. Здесь есть что-нибудь выпить?

– Только пиво.

– О Боже, Корделия, поищите! Ей сейчас нужно что-то покрепче.

– Крепкого ничего нет, но я могу приготовить кофе. А вы растопите пока камин. Там все готово.

Она положила фонарик на стол и зажгла керосиновую лампу, прикрутив фитиль пониже. Изабел она усадила в кресло у камина.

Девушку пробирала дрожь. Корделия принесла один из свитеров Марка и набросила ей на плечи. Заботами Хьюго огонь начинал разгораться. Корделия перешла в кухню, чтобы заняться кофе, и положила фонарик на подоконник так, чтобы он освещал плиту. Она разожгла одну из конфорок, взяла с полки банку с кофе, две кружки с голубой каймой и чашку для себя. Там же нашлось немного сахара. Из гостиной доносился голос Хьюго: взволнованный, утешающий, убеждающий – и односложные ответы Изабел. Не дожидаясь, пока кофе настоится, Корделия разлила его по чашкам и на металлическом подносе с изображением Эдинбургского замка принесла в гостиную. Дрова уже занялись, и в камине весело гудел огонь.

Наклонившись, чтобы размешать сахар в своей чашке, Корделия заметила, что по верхнему полену, спасаясь от огня, бежит крошечный жучок. Взяв прутик, Корделия приставила его к полену, чтобы открыть ему путь к спасению. Но это движение перепугало насекомое еще больше. Оно повернулось и побежало еще быстрее навстречу губительному пламени.

Тепло камина и ароматный кофе – вряд ли подозреваемых в убийстве допрашивали когда-нибудь в таком комфорте. Даже страх Изабел рассеялся, и она казалась теперь совершенно спокойной.

Корделия обратилась к Хьюго:

– Вы сказали, что на Изабел это место наводит ужас. Почему?

– Она очень чувствительная девушка. У нее не такие крепкие нервы, как у вас.

«У красивой женщины не может не быть крепких нервов, – подумала про себя Корделия. – Иначе ей было бы слишком трудно жить» Но она видела, что ничего не добьется, пытаясь рассеять иллюзии Хьюго. В его глазах красота была хрупкой и беззащитной. Чувствительность Изабел необходимо было оберегать. А сильные личности позаботятся о себе сами.

– Если верить вам, она только однажды здесь бывала раньше. В этой комнате умер Марк, но только не пытайтесь меня убедить, что она так переживает его смерть. Оба вы что-то знаете, и будет лучше, если вы расскажете мне об этом сейчас. В противном случае мне придется сообщить сэру Роналду, что вы, она и ваша сестра каким-то образом причастны к смерти Марка. А уж сэр Роналд решит, обращаться ли ему в полицию. Вы можете себе представить Изабел на допросе у следователя? Я – с трудом.

Произнося эту маленькую речь, Корделия была сама себе омерзительна: беспочвенное обвинение плюс пустая угроза. Она была готова к тому, что Хьюго обольет ее в ответ презрением. Но он, однако, лишь посмотрел на нее долгим испытующим взглядом, словно обдумывал нечто большее, нежели реальность опасности.

– Неужели вы не можете поверить мне на слово, – сказал он наконец, – что Марк действительно умер от своих рук, что новое вмешательство в это дело полиции принесет горе его отцу, друзьям, всем, а пользы от этого не будет никакой?

– Нет, Хьюго, не могу.

– Хорошо, мы вам все расскажем, но вы должны дать слово, что дальше вас это не пойдет.

– Я обещаю лишь, что постараюсь поверить вашим словам.

– Рассказывай, Хьюго! – воскликнула вдруг Изабел. – Какая теперь разница!

– Рассказывайте. Выбора у вас нет.

– Похоже, что так, – согласился Хьюго, поставил свою кружку на стол и посмотрел на огонь.

– Я уже говорил вам, – начал он, – что в тот вечер, когда умер Марк, мы все – Изабел, Софи, Дейви и я – были в театре. Как вы, вероятно, догадываетесь – это правда только на три четверти. Когда я позвонил, чтобы заказать билеты, у них оставалось только три свободных места. Было решено, что в театр пойдут те, у кого больше шансов получить удовольствие от спектакля. Изабел ходит в театр не столько пьесу посмотреть, сколько себя показать. К тому же ей скучно на представлениях, где меньше пятидесяти действующих лиц. Короче, без билета осталась она. Покинутая своим нынешним любовником, она с полным правом решила поискать утешения у потенциального.

– Марк не был моим любовником, – вмешалась Изабел.

– Я знаю. Марк по натуре был романтиком. Для того чтобы лечь с девушкой в постель, ему необходимо было убедиться в глубине взаимного духовного влечения. Жуткий жаргон, правда? Мой батюшка обожал подобные бессмысленные фразы. Но Марк относился к этому очень серьезно. Секс не приносил ему удовольствия, пока он не внушал себе, что влюблен и любим. Как я понимаю, их с Изабел чувства не успели достичь нужной глубины, достаточного, простите, эмоционального накала. Но это, конечно же, было только вопросом времени. Что касается Изабел, то в ее отношении Марк был так же способен на самообман, как и все остальные.

Тон Хьюго становился резким, в его словах улавливалась ревность.

Поэтому Изабел еще раз повторила, как мать, уговаривающая капризного ребенка: