Все кончилось через два года, когда папы не стало. В секунду не стало – инфаркт. Упал он возле сарая. Юля болталась на улице, мама варила обед.

– Ведь никакого предчувствия, дочка, – горько плакала Елена Васильевна. – Если бы я оторвалась от своего дурацкого супа, может, и спасла бы его!

– Не спасла бы, – угрюмо буркала Юля. – Мам, не спасла бы! Врачи же сказали – умер в одну минуту. Не мучайся, мам!

Дачу хотели продать – как теперь там жить? Забили окна и дверь, навесили ставни и, не обернувшись, уехали. По дороге на станцию Юля плакала. С продажей не складывалось – то долго болел жуликоватый маклер, то решались другие, более насущные проблемы. Ну и ладно, стоит и хлеба не просит. Мама напоминала, Юля обещала найти другого маклера, а сама все тянула – как она расстанется с любимой дачей и детством? На дачу не ездили три года. Нет, не совсем так – Юля там появлялась потихоньку от мамы, проверить, что да как, стоит ли любимый зеленый домик с белыми ставнями. Ездили с Лелькой вдвоем, одной было страшно.

Все там пришло в запустение – разрослись яблони и кусты, зарос огород и поляна. Цветы мельчали и вырождались, а те, что покрепче, нагло выпирали из клумб. Дожди размыли дорожки, в доме было холодно, неуютно и пахло мышами. Газеты, которыми закрыли полы и мебель, пожелтели и заплесневели.

Девочки сидели на скамейке перед домом и ели пирожки, купленные на станции. Молчали. Первой нарушила молчание Лелька.

– А Елена Васильевна права – продавайте! Зачем вам все это? – Она кивнула на дом. – Это же сплошные воспоминания, сплошная печаль. Да и сам дом, если честно… сарай.

– Папа строил, – упрямо ответила Юля. – Знаешь, сколько сюда вложено сил? Это память о нем, понимаешь? И никакой он не сарай! Это ты привыкла к хоромам! – обиженно добавила она. – А нам и так отлично. – И, подумав, повторила: – Нет, Лель, не могу. Вот приведу все в порядок и привезу маму – в жилое, не в мертвое. Ну поплачет она несколько дней и успокоится. Зато все лето будет на даче. Начнет ковыряться в своем огороде. Она деревенская, для нее это жизнь! И потихоньку оттает!

– А это правильно, Юлька! – радостно подхватила Лелька. – Мама здесь, а мы в Москве. Компашки и прочее. Класс, а? И все лето свобода! А свобода, Юль, это самое главное.

Так все и случилось. Постепенно Юля привела дом в порядок. Он проветрился, посвежел и стал похож на прежний, родной и любимый. Наняла алкашей, торчавших у магазина, и они за бутылку быстро и бодро выкосили сорняки и траву. Как сумела, разобралась с цветами и подмела дорожки. Теперь оставалось самое главное – уговорить маму.

Мама плакала и отказывалась:

– Нет, Юлька, нет. Извини. Ехать туда, где умер папа… Нет, дочка.

Потом плакала Юля – она так старалась! Пообижавшись друг на друга, бурно помирились, и, уступив, мама смилостивилась.

В электричке она плакала и нервно поправляла прическу. Со станции до поселка шли медленно, не разговаривая. Обеим было тревожно.

Мама долго стояла у калитки, все не решаясь шагнуть на участок. Юля терпеливо ждала. Мама медленно брела по участку и, что-то приговаривая, гладила цветы и стволы деревьев. Посидела на лавочке, сбитой отцом, снова плакала и никак не решалась войти в дом.

Юля готовила чай и поглядывала в окно. Разложила привезенные бутерброды, расставила чашки.

– Мам, – крикнула Юля, – чай остыл!

Наконец мама встала и осторожно ступила на терраску.

Потом обошла домик, открыла окна в их с отцом спаленке, поправила скатерку на журнальном столике и пошла в кухню.

Чай пили молча.

– А хорошо тут у нас, – нарушила молчание мама. – Такая красота, правда, Юлька?

И Юля поняла, что победила. В тот день мама осталась на даче, а она поспешила в Москву – у Лельки намечался «славный вечерок» с приятелями из академического поселка, где жил ее дед.

Лелькина квартира в самом начале Ленинского, аккурат напротив Первой градской больницы, была огромной, полутемной и очень запущенной – какая из Лельки хозяйка? В доме, спроектированном архитектором Щусевым, простые люди не жили. В квартире пахло старым деревом, прошлогодней пылью и ветхими коврами. Дед большую часть времени жил на даче, родители появлялись редко, наскоками, а Лелькина бабка умерла совсем молодой. Ее фотографиями были увешаны и дедовский кабинет, и его одинокая спальня.

Бабка была красавицей – гордо вскинутая голова на длинной шее, светлые, в пол-лица, глаза, русые косы вокруг головы, прямой нос, красиво очерченный рот. Хозяйка, аристократка, красавица. Дама.

– Да нет, какая там аристократия! – махала рукой Лелька. – Обычная мещанка из семьи торговца бакалейной лавки. Дед увидел ее в Волочке, где был по каким-то делам. Зашел в лавку и обомлел, влюбился до смерти. Так и мотался в Волочок чуть ли не каждую неделю, пока не уговорил родителей девушки и саму красавицу. Бабке тогда было семнадцать, лучшая невеста в городе.

Дед рассказывал, что она на него не смотрела – хлипкий, мелкий, да еще и старше почти на десяток лет. Да и слишком заумный. О чем с ним говорить?

Но пылко влюбленному упорства было не занимать.

– Таки достал бабульку, – смеялась Лелька. – Допек, заколебал, взял измором. Такому, как дед, лучше дать, чем объяснить, почему не хочется! В общем, поженились они, и дед увез Леокадию в Москву. Бабка была неглупой, по-житейски даже умной, был в ней и юмор, и ирония, и самоирония. Посмеивалась: старый муж – совсем неплохо, овдовею еще молодой, вот тогда заживу!

Как ни странно, Леокадия, по-домашнему Леля, полюбила старого мужа, и жили они хорошо. Дед боготворил и обожал свою Лелю сразу поставил ее на пьедестал. Вся жизнь была ради Лелички, ради ее блага. Бедствовали недолго – через лет пять дед получил Сталинскую премию и вместе с ней – квартиру, машину с водителем и дачу на двух гектарах.

Словом, все получилось. Леличку дед не обманул, обещания сдержал, а вот она нет… Не осталась Леля молодой, обеспеченной вдовицей с богатым приданым. Умерла глупо, нелепо – сломала ногу, ерунда, правда? Сколько людей ломают конечности! А Леле не повезло: оторвался тромб. Ей было всего тридцать три, уму непостижимо. Говорили, в гробу лежала такая красавица, что люди не могли оторвать глаз.

Их сыну, Лелькиному отцу, было всего восемь. Воспитала его домработница, деревенская девушка Аннушка. Через пять лет дед на этой Аннушке женился – абсолютно классический сюжет. Мальчику Аннушка заменила родную мать. Казалось, что покой и счастье снова вернулись в квартиру на Ленинском. Но через восемь лет дед снова остался один – и Аннушка покинула его раньше времени. А ведь была младше на двадцать лет! Такая судьба.

Лелькиного деда, Александра Ильича, маленького, сухонького, сморщенного, похожего на гнома, Юля видела не единожды. Но все мельком – в разговоры дед не вступал, молча кивал и удалялся к себе. Глупые девичьи дела и разговоры его не интересовали.

После развода родителей Лелька осталась за хозяйку. Ей тогда было тринадцать. Лелька и порядок – вещи несовместимые. Раз в месяц квартиру убирала фирма «Заря», еду покупали в кулинарии. Дед ни на что не жаловался, в хозяйство не лез и внучку не поучал и не воспитывал. А вот денег давал немерено – у Лельки всегда их было полно.