Когда утреннее солнце продвинулось еще немного к западу и осветило мыс Кеннеди, нас с Томом разбудили в гостинице для экипажей. Мы были готовы через четыре часа и 44 минуты начать 13-й американский пилотируемый космический полет.

Первым пунктом расписания было 20-минутное медицинское обследование. Затем Дик Слейтон и Ал Шепард присоединились к традиционному в день старта завтраку из стейка и яиц, приготовленному нашим коком Лью Хартцеллом, и к последнему обсуждению программы полета. Я изображал каменное, совершенно деловое лицо, но в животе у меня порхали бабочки, потому что я понимал – Этот День настал. После завтрака, надев оранжевую рубашку из банлона и бежевые штаны, я встретился с Ди О’Хара, невозмутимой медсестрой всех астронавтов, и мы отправились в маленькую комнату на частную мессу и причастие, которое провел отец Вермиллион, мой друг; по воскресеньям он служил в скромной деревянной часовне на авиабазе Эллингтон. Мои родители и сестра Ди со своей семьей должны были посетить этим утром церковь Святого Симеона в Беллвуде, а Барбара – покрыть голову шарфом и тоже пойти на утреннее богослужение. Таким образом, Господь был оповещен о моих планах.

Все еще одетые в гражданскую одежду, как будто собирались поиграть в гольф, мы с Томом влезли в небольшой микроавтобус вместе с Диком и покинули гостиницу экипажей на острове Мерритт. Полицейские машины с мигалками сформировали колонну, и мы тронулись. Ликующие толпы махали нам, когда мы пересекли по дамбе пролив Банана-Ривер, и через тщательно охраняемые кордоны безопасности въехали в стартовую зону станции ВВС США. Вдоль берега возвышался ряд башен обслуживания с кранами, высоких стальных символов космического бизнеса, но вся активность возле них была остановлена и всё отключено, чтобы уделить полное внимание нашему старту.

Микроавтобус припарковался рядом с небольшим трейлером у 16-й площадки, и когда я выходил из машины, то мог видеть, как ракету «Атлас-Аджена» готовят на соседней 14-й. В другом направлении, на 19-й площадке, стоял «Титан-2» с нашим маленьким кораблем «Джемини» в головной части. Этот сукин сын казался огромным. Немногие темные облака портили своим присутствием сияющее голубое небо, и неустанный ветер ранним утром взбивал белые барашки на поверхности океана. Я глубоко вдохнул свежий просоленный воздух, зная, что скоро меня засунут в консервную банку.

За три часа до старта метеоролог сообщил, что эти угрожающие облака, висящие над нашей ракетой, скоро рассеются, и всё будет готово к старту. Ощущение реальности происходящего стало сильнее, когда медики и помогающие им техники приклеили к нашим телам биомедицинские датчики, а затем застегнули нас на пуговицы и молнии, зашнуровали и поместили в громоздкие скафандры. У меня на шее был образок, который я носил много лет – небольшой серебряный кружок с иконой Богоматери Лоретской и подписью: «Покровительница авиации, помолись за меня». В какой-то момент он вызвал горячий спор: доктора настаивали, что образок должен быть не у меня на шее, а в пакете с личными вещами, рядом с обручальным кольцом и тому подобным. Я отказался наотрез, и в конце концов Дик вынес решение: «Если хочешь, Джино, можешь оставить его». Вопрос был исчерпан.

На мои ноги надели эти самые негнущиеся, экранированные металлом штаны, а руки засунули в рукава защитного одеяния. Я попытался сжать пальцы и вновь убедился в отсутствии гибкости скафандра, даже еще не под давлением. Он был толще, чем тот, который носил Том, из-за лишних изолирующих слоев, необходимых, чтобы защитить меня от экстремальных температур, с которыми я столкнусь во время выхода.

Надевание скафандра было спокойным техническим процессом. Никакой славы и никакой церемонии, а лишь кряхтенье от усилий влезть в эти специально изготовленные многослойные одеяния. Я носил его уже много раз, но сегодня ощущал по-новому. Каждая складка, элемент текстуры, запах добавлялись к пьянящему чувству реальности, как будто полотно космического костюма оставляло индивидуальные отпечатки на моей коже.

Техник дал мне стакан апельсинового сока, и в это время подошел Дик и сказал: «Том, мне нужно переговорить с тобой лично». Я бросил взгляд на Ти-Пи, а он пожал плечами и последовал за Диком в другую комнату. Мне это небольшое совещание не понравилось. До запуска всего пара часов, а босс хочет пообщаться наедине с командиром корабля? Темой беседы не может быть встреча на орбите, погода, вообще любая техническая вещь, потому что тогда в разговоре должен участвовать и я. Поскольку накануне вечером я звонил Барбаре, я знал, что дома тоже ничего не случилось. Следовательно, они вышли поговорить обо мне. Возможно, чтобы напомнить Тому, что я еще новичок – от этого предположения у меня буквально загорелась задница. Какой, к дьяволу, новичок?! Я астронавт, и если они мне не доверяют, то какого черта я стою здесь в этом дурацком скафандре?

Когда они вернулись, оба вели себя так, будто ничего не произошло. «В чем дело?» – спросил я Тома, сдерживая гнев.

«Всё в порядке, Джино. Ерунда».

Лишь через много лет каждый из них по отдельности открыл секрет этого разговора. Он был прост. Выход, который мне предстоял, был очень опасен, и существовала вполне реальная возможность, что произойдет что-то непредвиденное с реактивной установкой или с тросом, и я останусь висеть снаружи корабля, не в состоянии что-либо сделать. Если такое случится, сказал Дик Тому, единственный выбор будет состоять в том, чтобы обрезать трос, закрыть люк и вернуться на Землю без меня. Хороший выбор, правда? Мой друг по прозвищу Мямля дал единственно верный ответ: командир экипажа – он, и только Томас Стаффорд, а не кто-нибудь на Земле, включая и Дика Слейтона, будет решать, что делать, если сложится такая ситуация.

Мне не нравилась идея стать спутником по имени «Сернан», но я давно уже понял, что такая опасность существует. Я знал, что Том не сможет втащить меня обратно в корабль, если я сам не сумею справиться с проблемой. Конечно, он бы стал работать как дьявол, чтобы спасти меня, но в конечном итоге оказался бы вынужден меня бросить, потому что другого решения не было. Мы оба знали это. Такова была плата за вступление на новую территорию.

Они подстыковали наши шлемы, подключили подачу кислорода, и мы больше не могли ни коснуться внешнего мира, ни почувствовать его, ни услышать. Мы с Томом в этот день стали другими по отношению ко всем остальным созданиям на Земле. Мы должны были дышать чистым кислородом в течение трех следующих часов, чтобы ткани наших тел избавились от азота, который может образовать пузырьки в крови при резком снижении давления. Примерно такое же болезненное состояние испытывает дайвер, который слишком быстро всплывал в воде.

Теперь не было и никакой связи, даже по радио, пока мы не сядем в корабль. В течение 45 минут мы лежали как спеленутые мумии на креслах в трейлере, медленно дыша и приспосабливаясь к той среде, в которой нам предстояло прожить трое суток. С такой тишиной я не сталкивался еще никогда. Свист кислорода, звуки вдоха и выдоха, и всё. В этом особом молчании я был наедине со своими мыслями о том, куда я вот-вот должен отправиться, и почти что слышал биение своего сердца. Я сяду на верхушку ракеты и полечу в космос, и буду вписан в историю. Если я и боялся, то не чувствовал этого, потому что был слишком взволнован.