– Почему ты закрылась?!

– От нее… колола карандашами… извини, в глазах темно…

Она попыталась улыбнуться, но лицо ее исказила болезненная гримаса:

– Не давала… позвонить, вызвать «Скорую»… доползла сюда.

Но Серый и сам видел. Оставалось только надеяться, что карандаш проник не слишком глубоко и не задел мозг.

Он вынес Аллу и осторожно положил ее на кровать. Затем разыскал телефонную трубку и набрал чей-то номер.

– Нужна помощь, срочно, – хрипло сказал он. – Нет, не мне, Алле. У нее кровь из уха. Что?! Конечно, серьезно! Я бы не стал из-за какой-нибудь херни звонить. Нет, не могу, приезжай сам. Сережа, ты должен помочь. Ты помнишь, что должен мне?

Минуту он неподвижно стоял, с каменным лицом слушая голос в трубке, затем черты его лица разгладились:

– Вот и отлично. Я жду тебя.

Затем зашел в комнату, где так же безмятежно смотрела телевизор Лида. В глазах девочки застыло какое-то отупение, нижняя губа отвисла. Все конфеты были съедены, и теперь она облизывала фольгу. Теперь уже не только пальцы, но и руки девочки по локоть были в шоколаде. Кукла сидела у нее между ног и плотоядно ухмылялась.

– Иди сюда, – процедил Серый.

Ноль реакции. С таким же успехом можно было обратиться к телевизору. Серый подошел к дочери.

– Встань! – крикнул он.

– Отсоси, – ровно сказала девочка, смяла из фольги шарик и швырнула его на пол.

– ЧТО?!! – задыхаясь от гнева, заревел Серый.

Он дал ей пощечину, и голова девочки мотнулась в сторону. Лида засмеялась, верхняя губа ее поползла вверх, обнажая десны и маленькие острые зубы, будто бы она готовилась укусить.

Крепко сжав запястье дочери, Серый потащил ее к спальне. Дверь закрывалась на замок, потому что там у него находился сейф. Девочка не сопротивлялась, хотя у Серого руки чесались избить ее до полусмерти. Неужели это она сделала?! Боже, что с ней происходит?

Он швырнул ее на пол и молча запер дверь.

– Жди меня. А потом мы поговорим.

Он вернулся в комнату, закрыл балконную дверь, по дороге дал хорошего пинка кукле, испытав странное злорадство, когда та, недовольно звякнув колокольчиком, отлетела в угол. От удара ее платьице задралось, обнажая пластмассовые ноги и трусики.

Он подошел к Алле. Она снова впала в забытье.

Отсоси? Охренеть можно. И это ему сказала собственная дочь?

Через полчаса приехал Роман, и Серый к тому времени был готов убить его, таким долгим показалось ожидание. Сергей, ничего не спрашивая, внимательно осмотрел карандаш, потом надел очки, достал чемоданчик с инструментами. Закончив осмотр, он вколол женщине обезболивающее, после чего сказал, что Алле нужна срочная госпитализация.

– Ты сможешь договориться? – Серый стоял прямо перед ним и тяжело дышал, как побитая собака. – Заплачу сколько нужно.

– Не в деньгах дело, – пряча глаза, сказал Сергей. – Я не знаю, насколько глубокая рана, здесь нет подходящих условий. Как я понял, грифель все еще внутри. Возможно, потребуется операция, а для этого нужно соответствующее оборудование. Я договорюсь, но ты сам повезешь ее.

– О чем речь.

* * *

Никто привезли в отделение и сразу же обыскали. При себе у него были лишь словарь латыни и перочинный нож, которые незамедлительно изъяли, после чего его втолкнули в камеру.

Внутри стоял резкий запах немытых тел, мочи и дешевого табака, тусклая лампочка едва освещала середину душного помещения, оставляя углы в потемках. На липкой скамье в углу притулилась сгорбленная фигура. Завидев Никто, она приоткрыла глаза и закашлялась:

– Здорово, бродяга.

Никто молча кивнул и присел рядом. Он пребывал в олимпийском спокойствии и совершенно не волновался по поводу своего будущего. Одно он знал точно – обратно в дурку он не вернется.

Человек (хотя назвать человеком существо с землистым лицом и в загаженных лохмотьях можно было с большой натяжкой) снова зашелся в глубоком кашле и хрипло поинтересовался:

– Курить есть?

Никто помотал головой. Говорить не хотелось, а с этой человеческой пародией и подавно.

– А если я проверю? – настойчиво продолжало существо, приглаживая свои сальные вихры неопределенного цвета. – Покажь карманы, дед.

Никто смерил его оценивающим взглядом. Ему ничего не стоило свернуть шею этому смердящему козлу, но он понимал, что это будет лишнее в его ситуации. Достаточно того, что он здесь.

– Чего молчишь? – допытывалось существо. Оно пододвинулось ближе к Никто, и его окатило жуткой вонью.

– У меня ВИЧ, дед, – прошептало существо, дыша на Никто разлагающим мясом. – Я сейчас тебя укушу, и тебе п…ц. Ты слышишь меня, дед?

Никто протянул ему руку, закатав на ней рукав, и улыбнулся, показывая пальцем на вену. Глаза бродяги округлились:

– Ты что, того?

– Ага, – закивал Никто. – На всю башку, говнюк. Кусай давай.

Существо отшатнулось, изумленное от такой наглости:

– Ты… сраный дед! Я загрызу тебя!

– Грызи, – спокойно сказал Никто и сунул ему руку чуть ли не под нос. – Хоть всю отгрызи, говнюк.

– Псих, – сплюнул бродяга.

Минуту он молчал, мрачно поглядывая на Никто, затем спросил:

– Тебя за что сюда?

Никто повернул к нему лицо и сказал серьезно:

– Я убил мента. А после этого трахнул труп и съел.

Существо отодвинулось от Никто подальше, а Никто продолжал все тем же размеренным голосом:

– Знаешь что? У тебя есть семья?

Существо замотало головой.

– Родители, дети? Дом? Работа?

Снова мотание головой.

– Тогда зачем ты еще здесь? – удивился Никто. – В смысле, не здесь со мной, а на земле?

Существо молчало, озадаченное вопросом и напрягая все свои остатки умственных способностей, чтобы дать достойный ответ.

– Ты наверняка скоро выйдешь отсюда, – произнес Никто. – Менты не будут заниматься таким дерьмом. Найди веревку покрепче и повесься. Это самый лучший выход. Nec Deus intersit.[18]Я бы одолжил тебе ремень, но у меня его забрали.

Существо сползло с лавки и попятилось к двери. Его пугало выражение глаз этого странного старика – в них не было ничего человеческого.

Больше они не разговаривали, а через пятнадцать минут дверь камеры распахнулась и бомжа выволокли наружу.

Никто с наслаждением облокотился на стену, закрыв глаза. Вскоре он задремал, и ему снилось ласковое, теплое море, сверкающее в солнечных лучах.