– Если меня правильно проинформировал коллега Боббер, вас интересуют некоторые бумаги, находившиеся в старом сундуке по адресу Гоголя, 21.

– Совершенно верно.

– Чем вызван этот интерес?

– Литературоведение. Диссертацию пишу. Участковый с сомнением посмотрел на меня.

– В наше время заниматься наукой сложно, только обеспеченному человеку под силу…

– Давайте ближе к делу, дружище.

– Я могу оказать вам некую помощь, но не бескорыстно. Мои сведения обойдутся в три тысячи рублей. И деньги я бы попросил вперед. Прошу извинить – это мое правило.

Я отсчитал купюры, протянул, пристально взглянув в глаза участковому. Тот удовлетворенно крякнул и приступил к передаче сведений.

– Хозяйка интересующего вас сундука была женщиной мнительной. Еще в 60-е годы она принесла мне заявление, что, дескать, ее обокрали. Точнее, не обокрали, а обманули. Приезжала, мол, иностранка, ходила все, мозги пудрила, продукты из валютного магазина носила, а потом вроде как бумаги какие-то ценные пропали. Я, как положено, открыл дело. Пришел к ней, она показала сундук. В сундуке куча макулатуры, кому это может быть интересно – непонятно. А она все свое твердит. Ценнейший архив, важнейший исторический материал. Что делать, стал разбираться. Сделал опись. Письма, подшивки какие-то, десять тетрадей исписанных. Тетрадей десять, а она утверждает – было двенадцать. Ладно, двенадцать, так двенадцать. Стал расспрашивать, что за иностранка. Фамилию не знает, имя Зоя. Высокая, говорит, черноволосая. В общем, как искать по таким приметам? Сами понимаете. Я и не стал, проверил для порядка – никаких Зой в петербургских гостиницах не прописывалось в обозримое время, а уж, извините, черноволосых всех проверять не для участкового занятие. Одним словом, посоветовал ей заявление забрать, настоятельно так посоветовал – она и забрала. Стал я уже забывать про сие происшествие, как снова бабуля в отделение прибегает. Смотрю, лица на ней нет, дрожит вся. Пожалел ее, спрашиваю, что произошло. Она напугана сильно, говорит, пришли хулиганы, стали требовать тетради. Отказала. Тогда наехали по-серьезному. Привязали вроде к стулу, ударили, что ли. В общем, десять оставшихся тетрадей она отдала, а они спрашивают: «Где еще две?» Бабка плачет и отвечает, нету – пропали. Они и так и сяк, ладно, говорят, даем тебе сутки. Не вернешь тетрадей, до смерти замучим.

Ни хрена себе, думаю, что же это творится в родном городе! Решил помочь. Пошел к ней домой, сел на кухне, пистолет под газетку положил, жду. В полдень и впрямь звонок в дверь. Иди, говорю, открой. Заходят, слышу, трое, и сразу шасть в комнату. «Ну что, вспомнила, куда тетради дела, старая карга?» Грубо так, неприятно. Ну что делать – я вхожу, сзади, с пистолетом. Руки, говорю, за голову, и ложитесь, ребята, на пол – петербургская милиция. Они спокойненько так прилегли и говорят: «Бабку, дяденька, из комнаты удали и в задних карманах наших удостоверения посмотри». Я так и сделал. Третий департамент РСХА, если не в курсе – служба безопасности СД. По-русски, кстати, болтали, как мы с вами. Ступай, говорят, отсюда, петербургская милиция, не мешай работать.

– Братцы, – говорю, – не трогайте бабку, нет у нее никаких тетрадей, не врет она.

– Откуда знаешь?

– Знаю, заявление у меня от нее было, годичной давности…Вот так. В общем, составили они фоторобот иностранки той, отобрали у старухи десять оставшихся тетрадей, и отвалили. Да еще сказали, если напишу рапорт или другие какие документы, будут неприятности. «Негласная, – говорят, – операция у нас была, а ты все испортил. Так что не надо, мы и так злые на тебя. Дашь делу ход, на зоне будешь доживать».

– А сейчас почему не боитесь? – спросил я.

– Времени много прошло. Вы лицо неофициальное, да и деньги нужны.

– Понятно. А где остальные бумаги?

– Продала она их. Когда дом на Гоголя ломали, ей как бесполезному для нации элементу отказались предоставить другую жилплощадь за бесплатно. По закону предложили социальную норму – койку в каком-то гадюшнике для престарелых. Она отказалась, молодец, быстро нашла покупателя и переехала в Павловск.

– Известно, кто купил?

– Да. Как-то я ездил к ней в гости. Она рассказала. Купил некто Брунс – коллекционер с Востока.

– А с ней самой можно увидеться?

Участковый усмехнулся.

– Можно, но торопиться не надо. Померла она, года четыре уже.

– Вот как! Ну что же, спасибо за информацию.

Информация была небесполезной. Ясно, что единственное, до чего я могу добраться, – это архив Крюкова, доставшийся коллекционеру Брунсу. Тетради, о которых сообщил Моложавенко, мне вряд ли доступны. Две исчезли без следа вместе с вороватой Зоей, остальные находятся в СД. Что они ищут в этих рукописях? Зачем подключили меня, если бумаги уже у них? Однако взглянуть на архив любопытно.

– Разрешите откланяться…

– Постойте, куда вы спешите, я не закончил. Осенью 1968-го меня неожиданно отправили в отпуск, а когда я вернулся, в два счета проводили на пенсию. Но до меня успели дойти слухи, что, пока я был на взморье, пришел запрос из центрального гестапо по поводу некой Зои и якобы пропавших бумаг. На запрос был дан официальный ответ, что, мол, ничего не знаем. Естественно, никто ничего и не знал, а я был в отпуске и не мог ответить. Думаете, случайно?

Нет, я подумал о другом: «Старикан-то, похоже, свихнулся на этой истории. Уж не мировой ли заговор ему мерещится?»

– Ну, знаете, всякое бывает. Совпадения, например.

– А это тоже совпадение? Он запустил руку куда-то в темноту старинного шкафа и вытащил желтоватую фотографию в простой латунной рамке.

– Забрал в Павловске, у старушки нашей, когда померла. На память. Взгляните.

Я взял: поздние 30-е годы; мужчина и женщина, одетые в военную форму, кажется, форму НКВД; милое лицо женщины. Я взглянул на мужчину. Сначала даже не сообразил, потом отпрянул: у него было мое лицо.

– Похож, правда? Вот и я все смотрю, понять не могу, что в вашем визите не так, откуда беспокойство?

– Фотографию могу забрать? – спросил я отрывисто, пытаясь скрыть волнение.

– Не хотелось бы расставаться, но что делать, – участковый вздохнул, – еще три тысячи.

От нахлынувших мыслей я растерялся и потерял контроль над собой.

– А в попе не слипнется? – прозвучало, действительно, излишне грубо.

Варфоломеев-Коробейников опешил.

– Но как же так? – взвизгнул он. – А деньги?!

Мне удалось взять себя в руки, благоразумие восторжествовало.

– Я дам вам еще штуку, и на этом остановимся. Как ее звали?

– Екатерина Георгиевна, – участковый чуть дулся. – Витицкая.

– Витицкая, – повторил я, отдал деньги, похлопал старика по плечу и откланялся.

В этом районе такси так просто не поймаешь. Пришлось пройтись. Наконец, остановив машину на углу, я забрался на заднее сиденье и внимательно разглядел фотографию. На самом деле мужчина не так уж и походил на меня. Я хочу сказать, что это не был мой двойник. Просто два очень похожих человека, как бывают похожи только братья или… отец и сын. Женщина – значительно моложе. Неужели сослуживец? Самые неожиданные мысли роились в голове.