Пара «восьмерок» шла на приличной высоте, метров триста, и на подлете к развалинам не снизилась, ушла на север к границе.

– Ну, не заметили. Дымит ведь классно, – крикнул Рубцов, не покидая ложбинки, прикрытой сухой кугой.

– Лежать всем вмертвую. Это разведка, понял? Вертушки хер знает чьи, похоже, афганские. Не шевелитесь! – заорал Горшенев.

– Нет, Миша, таких «эмтешек» у «зеленых» не было. Это что-то другое, – усмехнулся Акбар, – если не ошибаюсь, северный вариант. Для горной местности тоже годятся. Ну, вот, возвращаются. Дай Бог…

Чего Аллахвердиев просил у Создателя, осталось тайной. Пара вывалилась на этот раз с северо-востока чуть ли не на бреющем полете, скользнула точно над Кулухом и с отчаянным креном стала набирать высоту. Это было знакомо до боли. Через десяток секунд развалины вздыбил мощный двойной разрыв авиабомб. Ударная волна сначала подбросила, а потом буквально вдавила в грунт людей, накрыв удушливой смесью пыли, глины, мелких камней и сухой травы. Но надо отдать должное: полуослепшие и оглохшие бойцы выполняли команду «лежать всем вмертвую», сообразив, что это только начало. Кто из них не видел этой картинки, пусть даже издалека?

Едва начал оседать смерч разрыва, вертолеты появились вновь, на этот раз всаживая в развалины НУРСы. В завершение, покружив над постом, обработали клубящиеся пылью дувалы огнем из курсовых пулеметов.

Подкатился из своего укрытия Рубцов:

– Все целы, командир. Говори, что дальше, а то ведь крыша едет. Не лежать же тут вечно?

– Нет, лежать не годится. А как им в голову ударит наши лохмотья посмотреть, что мы все тут и остались? А? По нашей схеме: «бешеу», а потом разведбат, убедиться, что не даром бомбили? Собирай бойцов. Марш бросок три километра. К реке.

– Значит, прижали, – махнул рукой Рубцов. – А у нас раньше всегда пили, чтобы к речке не прижали. Я вот что хотел спросить: вы же военный корреспондент? Очерки, статьи, все такое. А вот кто нибудь писал похвальное слово о падали? О пользе скотомогильника? Если выживем, напишу сам. Когда бы не коровы те, дохлые… С ума сойти! Кому жизнью обязаны!

– Не гневи судьбу, Коля, – Горшенев глянул в серо-свинцовое небо. – Сам знаешь, от кого в таких делах жизнь зависит. Это нам такое знамение было. Очевидно, лучшего не заслужили. Ну, падаль будешь славить или Бога живого?

Петля затягивалась, и желание дергаться во спасение собственной задницы явно убывало. При взгляде на бойцов, упавших на сырую гальку под берегом, становилось понятным: без еды и отдыха они не пройдут и десяти километров.

– Картина Репина «Приплыли». Говорил же, чтобы к речке не прижали. Выходит, прижали? – подбавил тоски Рубцов и нарочито противным голосом пропел на мотив «Варяга»: – На тоненьких ножках, под самый конец, к нам незаметно подкрался…

– Что дальше? Акбар? – Горшенев с досадой швырнул в мутную воду пустую пачку «LM». – Вот и курево кончилось.

– Не знаю, брат. В Кулух-тепа хода нет. За Вахш выйти, на Пяндж – это километров тридцать по пустыне. Там у Тигровой балки вброд можно попробовать.

– Мы и двух часов не выдержим, – нерадостно усмехнулся Горшенев.

– А тропа эта, над нами, куда идет? – вяло поинтересовался Рубцов. – Если уж шлепать, то не по булыжникам.

– По течению – в Кулух-тепа. Вверх, за мостом – Калай-и-Заль, кишлак узбекский. Работали мы в этом районе от Чардара и ниже, сюда. Самооборонцев уговаривали с кундузскими властями не воевать. Знакомили их с революционными завоеваниями.

– Ага, спецпропаганда! Агитотряды, да? – оживился Рубцов. – Вот и случай представился проверить, как действует. Узбеки же славятся гостеприимством?

– Только приглашения заранее рассылают. Ты к чему клонишь?

– Да к тому, что нам сейчас осталось по-партизански: ждут спереди – нападаем сзади. Закрыт путь к границе – уйдем вглубь, отсидимся чуток.

– Было бы у кого, – резонно заметил Горшенев. – А так, запереться в кишлак, представляешь? Что думаешь, Акбар?

– Думаю, где ты такого медика откопал? Интересные мысли ему в голову приходят. Опять же с «макаровым» вроде не справляется, а с «шайтан-трубой» за милую душу. А насчет «у кого» – это надо проверить. Был тут «инженер» Шерахмад, техник– мелиоратор, бывший, от Басира откололся еще в восемьдесят втором. Авторитет, пятьдесят стволов. С нами мирно жил, а местные власти признавал только потому, что боеприпасы мы через них поставляли. Правда, последний раз я о нем слышал год назад. А так, было дело, в дружбе клялся. Что, Коля, не забыл: инициатива наказуема исполнением? Пойдешь со мной к мосту? Будем гонца ловить.

– Какого еще гонца, – поднялся Рубцов, в готовности идти хоть к черту на рога, лишь бы не сидеть на ледяных голышах у мутной воды. – За бутылочкой винца? Это можно.

Плану Аллахвердиева можно было присвоить название «Афганоавось». Авось заключался в том, что после утреннего фейерверка в Кулух-тепа туда обязательно должен сунуться кто-то из местных. Скорее всего, рахитичный бача – местный пионер-герой или дедушка, уже запросто беседующий с ангелом Азраилом. Шахиды, мученики – бесспорно, в любом виде летального исхода. Впрочем, эти субъекты и есть лучшие разведчики на такой войне, как афганская. Берите шире – отечественная. Это когда «отцы» затеяли, а народу воевать. Эх, жаль, ответить нечем. Сунулись бы они к нам, узнали бы, как стояли в былые годы за свою страну очень старые большевики и совсем юные пионеры!

– А если тебе этот абориген ни гугу? – прищурился Горшенев. – Ты же не…

– Не. Ты угадал. Просто задам вопрос: здоровы ли уважаемые Шерахмад и Карим? А дальше все понятно будет – рвать нам в пески или идти в гости к «духам».

– Карим? Еще один авторитет?

– Брат Шерахмада. Что-то вроде зампотыла. Самооборона – дело родственное. На него – особый расчет. Жена, младшая, родами должна была помереть по всем законам. А хера он хотел – девчонке четырнадцати не было? Кесарили прямо в доме. И кто? Не поверишь. Дерматолог! И вся анестезия – спирт да промедол. Ничего, и пацанчик выжил, и мамаша, и доктор.

– А доктор при чем?

– Да Карим сначала сказал, что застрелит его и себя, если роженица помрет, а потом три ящика водки на майдон переправил. Лично для доктора.

– Ну а ты? Ассистировал, что ли?

– Свечку держал! Точнее, два часа будущего папашу под прицелом. И хрен бы с ним, с дерматологом, сам вызвался. Да ведь там, за занавеской, сестра была. Он резал, а вот зашивала она. Потом, правда, в медсанбате держали эту маму афганскую с месяц. Но ничего, обошлось. Ну, мы пойдем, благословясь. А вы в сторону Кулуха поглядывайте. Помнишь наш закон: после «бешеу» – реализация. А это наши, свои, те самые, что хуже чужих.

– Знал бы кто, маму их… – процедил Горшенев.

– Ну, узнаешь? Альфа, бета, гамма, знамя, сигма, энигма, хуигма. Легче станет? Они свое дело делают. Мы-то, прикинь, вне закона. Ты ведь тоже толком не знаешь, кто тебе бабки давал?