Рядом со мною за столом сидел пан Дорошенко, с ним у нас завязался разговор о будущем торговом обмене Украины с Кубанью.

Немцы очень внимательно прислушивались к речам и разговорам, но сами молчали, и дружно вставали, и поднимали бокалы, когда провозглашалась здравица Украине и Кубани.

Ни гетман, ни мы никаких прямых обращений к нашим сотрапезникам не делали.

Генерал Рагоза после завтрака сообщил нам, чтобы мы по интересующему нас вопросу о военном снаряжении обращались в военное министерство к нему лично или к его помощнику генералу барону Лигнау.

Нам показалось все это устраивающим нас как нельзя лучше, – нам не нужно будет обращаться непосредственно к немцам.

С общего согласия, я несколько раз ходил в военное министерство к барону Лигнау, почтенного вида генералу: умное лицо, прекрасно говорит по-русски, выспрашивает подробности нашей просьбы, делает заметки и каждый раз обнадеживает, что просьба наша скоро будет удовлетворена. В зале перед кабинетами Рагозы и Лигнау, занимающих смежные две комнаты, всегда почти все места заняты русскими генералами и полковниками, ожидающими своей очереди. Меня принимал Лигнау всегда вне очереди и тотчас же, как ему доложат о моем приходе.

Один только раз попросили немного подождать. Адъютанты министра в то утро проявляли сверхобычную суетливость. Вдруг и сам генерал Рагоза выскакивает из своего кабинета, поспешно проходит через зал ожидания и самолично распахивает входную дверь; оттуда появился немецкий генерал невысокого роста, гордая осанка, чуть заметно наклоняет голову в ответ на поклоны поднявшихся с мест русских генералов, бывших в ожидании, и мерным шагом, вслед за семенящим перед ним Рагозой, направляется к двери кабинета…

– Фельдмаршал Эйгорн!

Он недолго оставался у министра. Вышел и, с такой же величественной осанкой, обратно проследовал через зал ожидания, опять еле заметно кивнув поднявшимся со своих мест русским генералам. Министр генерал Рагоза и его помощник генерал барон Лигнау стали продолжать свой прием…

В Киев прибыла делегация московского Совета народных комиссаров на мирную конференцию для установления границ между «Россией» и «Украиной».

Во главе российской делегации прибыл Христиан Раковский, во главе украинской был пан Шелухин, бывший раньше, кажется до войны, председателем одной из южных судебных палат.

Интерес наблюдателя заставил нас пойти в канцелярию украинской делегации и попросить разрешения на вход в качестве публики на эту конференцию. Канцелярии выдала пропуск довольно охотно и канцелярист тут же позлословил по поводу состава «русской» делегации: в ее составе «сорок семь членов, из них тридцать восемь еврейского происхождения».

Эта «российско-украинская» конференция была замечательным явлением киевской жизни того времени.

Начать с того, что министерского пропуска на нее оказалось недостаточно – нужно было получить еще разрешение немецкой комендатуры того здания, где происходили заседания конференции. Караул в нем держали немцы.

Главы делегаций изъяснялись – каждый – на своем «природном» языке: Раковский – на «русском», Шелухин – на украинском. Речь каждого туг же переводилась собственным переводчиком на язык соответствующего контрагента.

Язык Христиана Раковского, конечно, требовал и своего особого переводчика[37].

Ряд стульев вдоль стены занимали сплошь немцы.

С первого же заседания стало видно, что переговоры затянутся бесконечно, пока граф Мирбах в Москве, а барон Мум в Киеве не получат из Берлина предуведомления, что пора кончать… Так думалось поначалу, фактически же вышло несколько иначе… Под прикрытием дипломатической неприкосновенности многочисленный штат миссии делал свое дело пропаганды…

Однажды часов в 10 утра внезапно раздался звон бьющегося стекла. В гостинице посыпалась штукатурка и в первый момент показалось, что все здание рушится.

Обитатели гостиницы бросились наружу. То же самое произошло в зданиях по соседству. В иных кварталах произошли обвалы, пожары.

Выяснилось после, произошел за городом взрыв артиллерийских складов.

В киевском обществе наблюдался разлад.

Гетман Скоропадский делал и иное усилие, чтобы добиться благорасположения к себе украинских национальных кругов, но ему это туго давалось. Помню его на концерте национальных «сшв».

Хор великолепный. Лучшие музыкальные силы в нем. Песни поются одна другой лучше. Исполнение инструментальной части концерта также великолепное. Весь киевский бомонд в зале. Скоропадский в неизменной черной черкеске, в белом бешмете, при догеоргиевском кресте на груди, без всяких других доказательств его чина и положения, присутствует в зале, занимает литерную ложу сейчас же около сцены. Он оказывает всякое внимание исполнителям, он подчеркнуто свидетельствует, что пришел сюда, он тоже интересуется национальным творчеством. Но общество холодно к нему. Порыв остается неразделенным.

Сын полтавского мещанина Симон Петлюра – председатель киевской Земской управы и «Голова Сшлки Земств», успел уже побывать при новом режиме в тюрьме, скоро, впрочем, выпущенный, демонстративно подчеркивает неприятие мира после войны.

В социалистически-радикальных кругах установился взгляд, что настоящее обезличение Украины является результатом непопулярности гетманской реакции.

Лично я познакомился с Петлюрой несколько позже на вечернем собрании, где делался доклад вновь назначенным послом в Болгарию молодым Шульгиным. В перерыве у меня с Петлюрой произошел недолгий интересный разговор. Несомненно, человек с большим самомнением. Павло Христюк, книга которого здесь не однажды цитирована, дал очень нелестный отзыв о деятельности Петлюры в должности генерального секретаря «вiйскових справ»… сумел «зробити тiлько одно: повернути цю велику справу в трагикомiчний фарс з бучними парадами», разноцветными шлыками на казацких шапках… проивзодилась лишь «бутафорна украiнизацiя армii», а когда пришло время пустить в дело украинскую армию, то ее не было. (См.: Там же. С. 120.)

На том же собрании ко мне пристал подозрительный субъект, предлагавший свои услуги, чтобы ближе познакомиться с Петлюрой и переговорить с ним по какому-то очень важному делу. Этот субъект приходил потом ко мне в гостиницу и рассказывал «под большим секретом», что на Украине работает мощная конспиративная организация в пользу «союзников», располагает значительными средствами и что в ней работает Петлюра.

Я попросил, чтобы этот тип больше ко мне не приходил.

Но на Украине, действительно, начались вскоре выступления крестьян против немцев, когда последние в силу договора с гетманским правительством, приступили к заготовке зерна в деревнях. Все это совпадало с рассказами подозрительного субъекта.