В этот момент активная зона реактора была полностью уничтожена. Почти 7 т уранового топлива вместе с обломками управляющих стержней, циркониевых каналов и графитных блоков были измельчены в пыль и взлетели высоко в атмосферу, сформировав смесь газов и аэрозолей, несущих радиоизотопы, включая йод-131, нептуний-239, цезий-137, стронций-90 и плутоний-239 – одни из самых опасных известных нам веществ[432]. Еще от 25 до 30 т урана и высокорадиоактивного графита вылетели из активной зоны и рассыпались по блоку № 4, вызвав небольшие пожары в месте падения. При доступе воздуха 1300 т раскаленных графитных обломков, которые оставались в ядре, моментально вспыхнули[433].

На своем рабочем месте на отметке +12.5, в нескольких десятках метров от зала управления, Александр Ювченко разговаривал с коллегой, который зашел одолжить банку краски[434]. Ювченко услышал глухой удар, пол задрожал под его ногами. Он почувствовал, как что-то тяжелое – быть может, загрузочный кран – упало на пол реакторного зала. Затем он услышал взрыв и увидел, как толстые бетонные колонны и стены комнаты согнулись, словно резиновые, а взрывная волна, несущая облако пара и пыли, сорвала с петель дверь. Свет погас. Первым импульсом Ювченко было найти безопасное место и спрятаться. Вот и всё, подумал он, война с американцами началась.

В турбинном зале инженер Юрий Корнеев с ужасом смотрел, как потолочные панели из гофрированной стали над генератором № 8 начали проваливаться, кувыркаясь одна за одной, как тяжелые игральные карты, и круша оборудование внизу[435].

Глядя на центральный зал, бывший подводник Анатолий Кургуз видел, как к нему катится плотная завеса пара[436]. Раскаленное облако радиоактивного пара настигло его, когда он пытался закрыть герметичную дверь шлюза, перекрыв путь в зал и спасая своих коллег по реакторному цеху. Это было последнее, что он сделал, прежде чем потерять сознание.

На своем посту в тени главных циркуляционных насосов Валерий Ходемчук умер первым, в одно мгновение испаренный взрывом или раздавленный массой рушащегося бетона и оборудования.

Внутри блочного щита управления № 4 сыпались с потолка плитки и цементная пыль[437]. Акимов, Топтунов и заместитель главного инженера Дятлов оглядывались в ошеломлении. Серый дым выходил из вентиляционных коробов, мигали лампы освещения[438]. Когда они снова включились, Борис Столярчук почувствовал резкий, не похожий ни на что металлический запах. На стене за ними лампы индикаторов, следящих за уровнем радиации в помещении, внезапно переключились с зеленого на красный свет.

Снаружи на бетонном берегу пруда охлаждения двое работников, у которых были выходные, ловили ночью рыбу. Услышав первый взрыв, они обернулись на звук, взглянули на станцию и услышали второй, громоподобный удар, какой издает самолет, проходя звуковой барьер[439]. Земля задрожала, рыбаков тряхнула взрывная волна. Черный дым клубился над 4-м блоком, искры и горящие обломки взлетали в небо. Когда дым рассеялся, они увидели, что 150-метровая вентиляционная труба светится странным холодным светом.

В кабинете 29 на седьмом этаже второго административного корпуса работал инженер Александр Туманов. Из окна кабинета открывался прямой вид на северную часть станции. Около 1:25 он услышал рев и почувствовал, как здание затряслось. Затем последовали резкий хлопок и два глухих удара. Александр увидел каскад искр, вылетающих из 4-го энергоблока, и что-то еще, показавшееся ему брызгами раскаленного металла или горящими тряпками, летящими во все стороны. Крупные пылающие обломки упали на крышу 3-го энергоблока и вспомогательного здания и горели там.

В 3 км от станции продолжали спать жители Припяти. В квартире Виктора Брюханова на проспекте Ленина зазвонил телефон.

Сразу после 1:25 утра, когда багровый конус пламени, переливающегося вокруг полосатой вентиляционной трубы, взлетел на 150 м в небо над атомной станцией, в военизированной пожарной части № 2 прозвучал сигнал тревоги[440]. На главной панели в диспетчерской внезапно вспыхнули сотни красных сигнальных лампочек – по одной на каждую комнату комплекса Чернобыльской АЭС[441].

Большинство из 14 пожарных третьего караула спали на своих койках в дежурном помещении. Громкий удар сотряс стекла в окнах, тряхнул пол, разбудив их[442]. Натянув сапоги, они под звуки пожарной сирены высыпали на бетонную площадку перед частью, где стояли наготове три грузовика с ключами в замках зажигания. В этот момент диспетчер крикнул, что на атомной станции пожар, они обернулись и увидели, как огромное грибообразное облако расползается в небе над 3-м и 4-м блоками, меньше чем в полукилометре, в двух минутах езды от них.

Лейтенант Правик скомандовал выезд, и один за другим три красно-белых пожарных ЗИЛа рванули к станции[443]. 24-летний сержант Александр Петровский не нашeл свою каску и вместо нее схватил форменную фуражку Правика. Часы показывали 1:28. За рулем первого грузовика сидел Анатолий Захаров, крепкий общительный мужчина 33 лет. Он числился парторгом части и работал не только на станции, но еще и спасателем в городе: вооружившись биноклем и сев на моторную лодку, вытаскивал из Припяти пьяных купальщиков. Захаров повернул направо и на полной скорости погнал вдоль забора атомной станции. Крутой поворот налево, въездные ворота, и вот, проскочив мимо длинного, приземистого здания дизель-генераторов, они мчат по территории атомной станции. Включенная рация извергала распоряжения и вопросы: что произошло? Какие повреждения наблюдаете? Прямо за ними ехали две цистерны с водой, дежурный караул Припятской пожарной части тоже спешил на пожар[444]. Лейтенант Правик объявил высший уровень тревоги, номер три, вызывая на помощь все свободные пожарные части Киевской области[445].