От графского дома в Верхнем Городе несло мышами, патокой и ужасом. Ни птичьего щебета, ни звона кастрюль или шварканья метлы — магнолии и платаны замерли, не смея шевелить листьями, особняки сливочного камня, украшенные мозаиками, колоннами и вычурными балкончиками, затаились  и подглядывали из-под прикрытых ставен: кто посмел нарушить тишину?

Стук неподкованных копыт казался чуждым и неправильным, словно эста-ри-каста на кладбище. Даже привычный ко всему Шутник посреди улицы перешел с галопа на рысь, а за десяток шагов до приотворенных ворот — на шаг, и никакие понукания не могли заставить его двигаться быстрее. Но амулет в ладони, настроенный на темную магию, ничего не улавливал, как не чувствовал чужого дара сам Дайм. Даже крохотных искр условных шеров, даже бликов — словно драконья кровь разом ушла из Райхи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍За коваными воротами с монограммой и гербовой лисой притаилась тишина. Сладкая и тягучая, как патока, темная и мертвая, как ночь в Ургаше. Кипарисы и клены вдоль подъездной дорожки не шевелились, даже ветер не смел гонять по булыжнику первые осенние листья.

— Иди погуляй, — тихо велел Шутнику Дайм, спрыгнув на мостовую перед воротами.

Шутник попятился и фыркнул, мол, погулять — легко, а вот ближе к этому рассаднику зла не подойду даже ради тебя.

— Трусишка, — усмехнулся Дайм вслед зверюге, исчезающей в ближайшем кусте гортензий, и постучал в окошко привратницкой.

Никто не откликнулся. Дайм протиснулся в щель между створками — скрипнуть воротами было страшно, а к своим иррациональным страхам Дайм прислушивался очень внимательно. К дверям он крался тихо, словно вор, старательно не наступая на трещины между плитами. Перед ступенями остановился, принюхался: из приоткрытой двери несло затхлостью, старой патокой и острой звериной вонью.

— М-да. Дело ясное, что дело темное, — пробормотал он под нос и спросил чуть громче: — Есть кто дома?

Вместо ответа из-за дверей донесся мышиный писк и топот лапок. И — ни малейшего движения эфира. Сердце зашлось на мгновение, в животе похолодело.

Темное, очень темное дело.

— Да будет свет, — шепнул Дайм и кинул в темноту за дверью серебряную монету.

Радужная вспышка, звон разбитого бокала, чувство падения… И все вдруг встало на место: мыши, патока, ужас, тишина и пленка, прикрывающая область проклятия. Давно забытого за сложностью и опасностью — в последний раз его применяли с сотню лет назад.

«Изготовлено темным как минимум дуо, — мельком подумал Дайм, оценив интенсивность ощущения, и сунул бесполезный амулет-регистратор в карман, все равно авторства проклятия он не покажет. — Слава Светлой, что не самим Пауком, а то быть Суарду городом мышей. Руки оборву идиоту, который балуется с запрещенной дрянью!»

— Светлый шер! — послышалось вместе со скрипом дверей. — Проходите, граф ждет!

Створки распахнулись, явив дюжего лакея. Бледного, перепуганного до дрожи в коленках, с оловянно-бессмысленными глазами. За его спиной, в тягучей темноте, слышались звуки спешных сборов: топот ног, грохот и скрип, отрывистая ругань. Где-то в глубине дома раздался тонкий женский визг. И все это тонуло в шелесте мышиных лапок и голодном писке — сверху, снизу, со всех сторон.

— Где граф? — с порога потребовал Дайм. — Быстро зови.

— Я тут, светлый шер. — Из темноты вынырнул советник в сбившейся набок шляпе и дорожной куртке, уронил что-то стеклянное и нервно сжал руки. — Что это? Как он посмел?..

Дайм поморщился на «он», подразумевающее «Бастерхази», но ничего говорить шеру Седейре не стал. Потом.

Седейра выглядел смешным и жалким, совсем на себя не похожим. Его правая рука побелела и отекла, следы мышиных зубов истекали призрачным гноем.  Запах страха и патоки вился вокруг советника, туманными щупальцами полз по полу и пронизывал весь дом.

— Отставить панику! — рявкнул Дайм.

Граф и лакей дружно подпрыгнули и вытянулись во фрунт, в глазах обоих появилось осмысленное выражение. А Дайм продолжил — на тех, кто служил в армии, командирский голос действует безотказно:

— Рядовой, зажечь свет, собрать всех в холле, открыть окна! Шер Седейра, доложите обстановку.

— …дядюшка-то умер еще весной! — рассказывал чуть пришедший в себя граф. — Посылку я не трогал, велел отнести в магистрат на обследование. Посыльный сразу ушел, я проверил — ничего он не подбросил и не оставил. Легли спать как обычно. А среди ночи оно меня укусило!..

Старший Седейра показал отекшую руку и кивнул на жену, младшую дочь и слуг. Те сбились кучкой перед открытым окном, в самом светлом месте холла, и сонно хлопали глазами. После первых укусов прошло больше трех часов, и паника уже сменялась оцепенением.

— …уехать, но все лошади пали!

— Не пали, уснули, — прервал его Дайм. — На лошадей это действует быстрее.

— Так разбудите! — сорвался на крик советник

— Отставить панику! — снова рявкнул Дайм. — Где ваш младший сын?

— Эдуардо ночевал у этой, как ее, — шепнул граф, оглянувшись на дочь: даже сейчас он не мог назвать содержанку собственного сына по имени. — А сейчас уже в магистрате.

— Пошлите за ним. А сейчас мне нужен кот. Быстро. И кувшин с вином, молотый перец, имбирь…

Дальше все было просто, нудно и долго, как и всегда с ширхабом драной ритуальной магией.

Сначала Дайм готовил «эликсир», щедро сдабривая горячее вино пряностями и заклинаниями. Затем, напоив графских домочадцев, велел слугам выметать по всему дому мышиный помет и жечь во дворе. Зачаровал тень кота, чтобы охотилась на призрачных мышей, самого кота — чтобы приносил живых. Эдуардо, единственному из Седейра имеющему дар, приказал собирать мышей в мешок, графу — поить жену и дочь отваром и молиться Светлой, читай, не мешаться под ногами. А сам, от всего сердца желая вертеться поднять и заново придушить мерзавца, придумавшего «проклятье мышиного короля», обошел весь дом с трещоткой, кошачьим хвостом и детской песенкой про кота на крыше. Из каждой комнаты, из каждого чулана он вычищал тягучую патоку и страх: упаси Светлая упустить хоть уголок, и проклятье поползет дальше.

К счастью, мыши не успели разнести заразу по всей улице, и Дайму не пришлось изображать шута балаганного по соседям. Ему вполне достало дома, кухонного флигеля и конюшни.