«Эльдорадо» на Рублевском шоссе — уродливый завиток истории, как кудряшка на голове Явлинского и Немцова. Но завиток распрямится самым печальным для кудрявых макушек образом.

В этом «заповеднике счастья», среди экзотических строений, тенистых аллей и аркад, есть небольшая площадь, где высится алтарь из бадахшанского лазурита. На нем, сияющий, овально-гладкий, человекоподобный, установлен золотой унитаз. Божество новой буржуазной элиты. Идол нового буржуазного времени. Ему поклоняются исповедники буржуазной религии. Приносят к его подножью цветы. Приводят молодоженов. Принимают присягу охранных подразделений. Появляются с новорожденными банкирами. В Дни независимости из него излетают салюты. В дни принятия Конституции 93-го года, называемой невежественным народом «кровавой», сюда стекаются бывшие сутенеры, киллеры, члены Политбюро, маршалы авиации, лауреаты Ленинских премий, а ныне либеральные министры, магнаты, меценаты и кавалеры «Мальтийского ордена». Встают на колени и молятся, как во дни Вавилонского царства молились медному змию. Спрашивают, как у сфинкса, что сулит им близкое и отдаленное будущее. Идол невнятно бурчит, булькает, хлюпает, обещая им вечное «просперити». Прораб перестройки, хромой, с выпавшей от ненависти к коммунистам прямой кишкой, завещал похоронить себя внутри золотого унитаза. Сообщество миллионеров в знак высшей признательности к магистру удовлетворило его ходатайство.

Обокрав могилы предшествующих поколений, убив вскормившую их страну, украв у народа историю, они совершили самое страшное злодеяние — «грех отцеубийства», именуемый на языке правосудия преступлением против человечности. Превратив в рабов свободолюбивый народ, сломав ось русской истории, решили обратить вспять вековое стремление русских к Справедливости, Красоте и Добру. Тем самым совершили космогонический грех, переведя назад часы мироздания.

Академик Вернадский, творец учения о ноосфере, утверждал — развитие человечества неодолимо, ноосфера очистит людское сообщество от скверны. Ноосфера, воплощая стремление человечества к Богоподобию, победит.

Над Рублевским шоссе, где, укрытые от глаз, свили гнездо пришельцы «золотого миллиарда», пролетела птица с пурпурными крыльями и снесла яйцо. В этом яйце вызревает птенец революции. Четвертая Русская Революция вырвется, как шаровая молния, помчится над Рублевкой, сметая «мерседесы» и «вольво». И тогда встанет в лугах за Москвой-рекой огненный Ангел. Утопая по колено в цветах, направит на обитель нечестивцев испепеляющий взор. Под действием небесного лазера станут вспыхивать, как размалеванные картонки, обугливаться, как нарисованные на фанере потемкинские деревни, — античные храмы, буддийские пагоды, романские замки. И о былом величии и богатстве будут напоминать лишь одичалые, убежавшие из вольеров олени. Да влюбленную парочку вдруг испугает взлетевший на ветку павлин.

июль 2001 г., № 28

Я видел, видел ее. Поверьте мне, маловеры. Доверьтесь моим глазам, слепые. Положитесь на мой слух, глухие. Я видел ее, красную ласточку Революции. Прянула с высоты из-за кремлевских башен. Пролетела над Манежной площадью с нелепыми фонарями Лужкова. Сверкнула над Охотным рядом, вдоль Думы с окаменелым советским гербом. Свистнула пулей у виска продажного депутата. Ослепила застывшего па посту омоновца. Радостно окликнула стоящего в пикете ветерана. Унеслась вверх, к Лубянке, растворяясь в туманном московском небе.

Мой рассказ — о «красном» пикете перед зданием Думы, где принимался очередной, убивающий Россию закон.

Московские власти подарили пикету узкую черту тротуара, у гостиницы «Москва», вдалеке от подъезда Думы. Огородили стальными турникетами, выставили милицейское оцепление, окружили дубинками, бронежилетами, железными шлемами. Так в тюрьмах охраняют выпущенных на прогулку арестантов. Так в резервациях содержат покоренные племена. Мимо, заливая Охотный ряд стеклянно-металлической жижей, несутся лимузины. Иные подкатывают к порталу Думы. Из них выходят узнаваемые депутаты «Яблока», «ОВР», «Единства». Вальяжные, с глянцем власти, вершители судеб, отшлифованные, как галька, в интригах и словопрениях, скрываются в дверях, уверенные в победе над «левыми». Тех меньшинство, они терпят одно поражение за другим. Идут сегодня сражаться в буржуазную Думу, заведомо зная о проигрыше.

Дума — политическая машина, насыщенная кнопками, электронными системами, агентами влияния, деньгами для подкупа, интересами партий, людскими пороками и страстями. Экзотический гриб, выросший на обугленном пне расстрелянного Верховного Совета. В ней происходит сегодня не видимое миру сражение. Пикет на Охотном ряду — отблеск политической схватки, ее продолжение на улице.

Пикет медленно собирает людей. Из метро, из троллейбусов вытягиваются вдоль витрин с драгоценностями для буржуазных дам, с заморскими деликатесами и винами, манекенами в дорогих туалетах, с заморской мебелью из ореха и дуба. Простой московский люд, утомленный, небогато одетый. Не торопясь, достают складные тросточки, похожие па удочки. Навешивают на них бумажные рукодельные транспаранты. Деловито развертывают полотнища с протестнымп лозунгами. Извлекают портретики вождей, флажки, намалеванные, похожие на горбоносых чертей, рожи олигархов. Оружие неимущих, прошедшее сквозь баррикады 93-го года, вынесенное на груди сквозь пожары и побоища. Здороваются, обнимаются, как однополчане. Обмениваются новостями и жалобами. Пикет немноголюден. Напоминает издали узкую красную ленточку, протянутую у тротуара.

Мимо, в удобных «мерседасах» и «вольво», в толстобоких «джипах» и узконосых «БМВ», катят клерки, банкиры, директора корпораций, торопясь в свои конторы и офисы. Посматривают с легким презрением на красноперый тротуар, который им вовсе не страшен. Ибо Москва принадлежит им. Россия принадлежит им. Железные дороги, атомные станции, гарнизоны, недра, златоверхие храмы, казино и ночные бордели — все записано за всевластным, безнаказным классом, который, как опухоль, вспух на теле России. Они не боятся тросточек и бумажных плакатов. Их охраняет ОМОН, броня «мерседесов», буржуазная Дума, создающая из законов непробиваемую стену между народом и властью.

Пикет медленно взрастает. Наливается красными соками. Похож на бутон шиповника, в котором зреют огненные лепестки протеста.

По соседству с «красными» занимают позицию «голубые» — буржуазные профсоюзы Шмакова, уменьшенная карикатура американских, которые контролируются капиталом, спецслужбами, «крестными отцами». Мохнатая, когтистая лапа буржуазии, засунутая в голодное чрево рабочего.

Из комфортабельного «джипа» выходят шмаковские функционеры. Достают синие, по стандарту выклеенные транспаранты. Надписи одобряют буржуазный закон, воспевают гармонию. Союз труда и капитала. Миллиардеров и нищих. Жирующего ненасытного класса и вымирающего народа. Тротуар наполняют привезенными на автобусах секретаршами, охранниками коммерческих структур. Профсоюзными боссами. И сразу же между «синими» и «красными» соседями затевается перебранка. Негромкая ссора, перерастающая в потасовку. На гладком без трещин тротуаре — трещина социального раскола. Рубец классового антагонизма, о котором страна не ведала семьдесят лет.