По этому поводу Л. В. Кириллина дает следующее разъяснение:

«Если разобраться в причинах конфликта, то выяснится, что в основе была не личная неприязнь Сальери к Бетховену, а весьма принципиальные соображения. Именно в те дни, 22 и 23 декабря, возглавляемое Сальери Общество давало традиционные предрождественские благотворительные концерты в помещении венского Бургтеатра. Отток публики в театр “Ан дер Виден”[47], где устраивал бенефисный концерт Бетховен, грозил Обществу финансовыми убытками, а уход к Бетховену ряда музыкантов мог вызвать непреодолимые сложности, поскольку там и там исполнялись крупные вокально-оркестровые произведения. Жесткая позиция Сальери выглядела достаточно правомерной; ведь он заботился не о собственной выгоде, а о сборах в пользу музыкантских вдов и сирот»{232}.

В результате концерт Бетховена прошел в полупустом зале. Однако, анализируя эту историю, так и хочется спросить: «А так ли уж был неправ Сальери в своем времени, в той жизни, защищая интересы музыкантов и их семей? Да и сегодня — как бы поступил профсоюз музыкантов в аналогичной ситуации?»{233}

Л. В. Кириллина констатирует:

«Данный пример показывает, насколько опрометчивы порой суждения об “интригах” Сальери против его коллег (в том числе и Моцарта); стоит разобраться в каждой ситуации детально и объективно, как она приобретает совершенно иной смысл»{234}.

Раздор между Сальери и Бетховеном не перерос во вражду, и в 1814 году итальянский маэстро принимал участие в грандиозном исполнении бетховенской симфонической пьесы «Битва при Виктории», посвященной победе герцога Веллингтона над армией наполеоновского маршала Сульта. Это были благотворительные концерты, доход от которых шел в пользу раненных в этом сражении солдат, и Сальери не только не противодействовал Бетховену, но и активно сотрудничал с ним.

Огромный исполнительский состав «Битвы» требовал участия трех дирижеров. Основным был сам Бетховен, а Сальери дирижировал группой ударных. Среди музыкантов этой группы были Мошелес, Гуммель и Мейербер, причем двое последних имитировали пушечные залпы с помощью двух больших барабанов, установленных по противоположным краям сцены.

Как видим, даже являясь композитором с европейским именем, Сальери «не гнушался выступать на вторых и третьих ролях, если считал, что дело того заслуживало»{235}.

В книге А. К. Кенигсберг о Бетховене читаем:

«Последним и наиболее ценимым венским учителем Бетховена был Антонио Сальери. Он внимательно следил за ростом молодого композитора и стремился научить его писать для голосов так же легко, как это делали итальянцы. Бетховен встречался с ним с удовольствием и даже много лет спустя после прекращения занятий, будучи известным композитором, продолжал считать себя учеником Сальери. <…> Правда, к итальянской легкости вокального письма он отнюдь не стремился и ей у Сальери не научился. Но не только и не столько непосредственно учителя, сколько вся музыкальная атмосфера Вены способствовала быстрому созреванию таланта Бетховена. Он завоевал признание прежде всего как блестящий пианист и неподражаемый импровизатор. Бетховен мог импровизировать часами, однако за рояль садился с неохотой, его приходилось долго и настойчиво уговаривать, а иногда даже прибегать к хитрости. Бетховен, шутя, побеждал многих соперников, царивших в аристократических салонах Вены»{236}.

Борис Кушнер в своей статье «В защиту Сальери» с полным основанием утверждает: «Бетховен рассматривал Сальери как одного из своих учителей»{237}.

В этом смысле интересным представляется мнение дирижера и скрипача А. Г. Шароева, в одном из интервью сказавшего: «Начав изучать творчество Сальери, я понял, что это гений. И теперь, слушая Бетховена, я слышу в нем его учителя. Сальери создал Бетховена как великого музыканта, и Бетховен признал это»{238}.

Но как же все-таки прилипчиво клеймо, повешенное когда-то на Сальери А. С. Пушкиным! Даже тот факт, что он был учителем великого Бетховена, можно, оказывается, интерпретировать как доказательство того, что он отравил Моцарта.

Вот, например, что пишет Б. Г. Кремнев в своей книге «Шуберт», вышедшей в 1964 году в серии «ЖЗЛ»:

«Зависть к Моцарту порядком отравила жизнь Сальери. Правда, он, если даже не подсыпал сопернику яда, как утверждала вздорная молва, достаточно потрудился над тем, чтобы отравить Моцарту жизнь. И, вероятно, не зря вскоре после смерти Моцарта Сальери оборвал все связи с театром и навсегда перестал писать светскую музыку. Композитор в зените славы и расцвете творческих сил стал сочинять только музыку для церкви. Содеявший зло в молодости, стремится к добру под старость. Вот уже два десятилетия Сальери отдавал свой досуг молодежи. Бескорыстно и безвозмездно этот сухощавый, угрюмый старик с крупным, хищно выгнутым носом, тонкими, плотно поджатыми губами и острым взглядом стальных глаз, из которых нет-нет да выглянут боль и тоска, не считаясь ни со временем, ни с трудом, занимался с молодыми композиторами. Встретив талант, он самозабвенно и бескорыстно пестовал его. Среди учеников Сальери был и юный Бетховен, бедный провинциальный музыкант, только что приехавший в Вену. Впоследствии, много лет спустя, он, уже знаменитый композитор, продолжал называть себя учеником Сальери. Однажды, придя к бывшему учителю и не застав его дома, Бетховен оставил записку с подписью: “Ваш ученик Бетховен”. Сальери же он посвятил три свои сонаты для скрипки и фортепьяно, опус 12. Это не помешало своенравному и мстительному старику после того, как Бетховен пошел своим, революционным путем, поносить его музыку и даже плести против него интриги»{239}.

Потрясающе! Не будем даже говорить о том, что приведенный отрывок полон фактических ошибок. В частности, после 1791 года Сальери написал как минимум 12 опер — этот факт очень легко проверить, было бы желание. Для Кремнева, зацикленного на том, что Сальери — сугубо отрицательный персонаж, это совершенно неважно. Оказывается, даже из того факта, что благодарный Бетховен с неизменной гордостью повторял, что он является учеником Сальери, можно сделать вывод о том, что его учитель был «мстительным стариком» и «интриганом с хищно выгнутым носом».