На следующее утро, 1 июня, состоялись похороны. После отпевания гроб опустили в приготовленную могилу, куда потом спустился герольд. Он перечислял королевские регалии, и те, кто торжественно нес их, подходили к краю могилы и бросали знаки отличия на массивный гроб. Когда обряд был завершен, герольд из глубины могилы трижды провозгласил:

— Король умер! Король умер! Король умер! Молите Господа за его душу! — Затем, не двигаясь с места, радостно прокричал: — Да здравствует король Людовик XIII, милостью Божией король Франции и Наварры!

Его возглас подхватил голос в глубине церкви, запели трубы, рассыпалась барабанная дробь, послышались радостные крики, которым бесстрастно внимал маленький король, по лицу которого струились слезы.

Барон Губерт де Курси имел право сопровождать короля до самой могилы, и он оставался с любимым государем до последней минуты. Слезы текли и у него, и потекли еще горше, когда он увидел маленького мальчика, который держался так царственно и был так трогателен, стараясь что было сил сдержать свое горе...

Вернувшись вечером к «своим женщинам» в особняк герцогини Ангулемской, барон не стал таить от них своих опасений.

— Дадут ли ему возможность царствовать, когда он достигнет совершеннолетия? Не знаю...

— Что ты хочешь сказать? — встревоженно поинтересовалась сестра. — Надеюсь, ты не думаешь, что кто-то может...

— Расправиться с ним? Нет. Если с ним произойдет несчастье, народ, который его любит, возьмет приступом Лувр, чтобы отомстить убийцам. Нет, я не боюсь расправы, я боюсь, что маленького короля оставят в одиночестве, не дав возможности приблизиться к нему тем людям, которые могли бы дать ему образование и должным образом воспитать. Боюсь, что его забросят, и он зачахнет. Жирная Медичи, дорвавшись до власти, никогда с ней не расстанется. Хотя на деле эта власть будет принадлежать вовсе не ей, а обожаемым ею Кончини. Мы еще увидим — я предсказываю вам это, — как непомерно они возвысятся! Мать маленького короля, а она, заметим, не любит своего сына, как только окончится траур, будет жить в свое удовольствие, а ее камарилья займется государственными делами. И главной для нас станет Испания!

— Отец, — ласково обратилась к свекру Лоренца, — может быть, столь мрачные картины рисует вам горе из-за утраты любимого короля?

— Может быть, потому что утрата не дает мне жить и дышать! На наших глазах Генриха хладнокровно и расчетливо готовились убить, а мы ничего не делали...

— Вы к себе несправедливы! Сколько дней подряд вы разыскивали убийцу! Бедняжка д'Эскоман слабыми своими силами, рискуя жизнью, тоже пыталась предупредить об опасности! Пыталась предотвратить удар, который вот-вот должен был обрушиться...

— Но остальные! Что делали все остальные? Передавали друг другу дурные предсказания? Обсуждали их и смеялись? Я... я не сделал того, что должно! Мне нужно было находиться при короле неотлучно, защитить его, загородить своим телом! А он в самый страшный миг оказался между дураком де Монбазоном и дьяволом д'Эперноном! И вот теперь он в могиле. Народ не обманешь, он не зря воет от горя.

— Тем громче, что к горю примешивается и раскаяние за то, что роптали на него, верили дурным слухам, — тихо добавила герцогиня Диана. — Но вы, бедный мой друг, ничего не могли поделать.

— Именно это и приводит меня в бешенство! И теперь я бы очень хотел защитить юного Людовика...

— В самом ближайшем будущем ему нечего опасаться, — со вздохом произнесла Кларисса. — Чтобы власть жирной итальянки укрепилась, его должны короновать. А после коронации с Божьей помощью будем думать, чем мы сможем ему помочь.

— Кларисса права, — подхватила герцогиня. — Ведь вы и Лоренца по-прежнему приближены ко двору, в отличие от меня, хотя моя племянница уже не представляет собой опасности для той, кого мы вынуждены называть регентшей. Положимся же на волю Божию!

Губерт де Курси несколько раз тяжело вздохнул.

— Конечно! Конечно! Хотя у меня возникло впечатление, что Господь Бог предпочитает нам Габсбургов, неважно, откуда они — из Мадрида или из Праги[27]. По счастью, император занят главным образом алхимией, коллекционированием всевозможных редкостей и весьма туманными идеями. Что же касается Филиппа III, то он не унаследовал ни беспощадного ума Филиппа II, ни его политических взглядов. Но, скорее всего, вы правы. Может быть, Господь Бог только на время отвернулся от нас...

* * *

Когда Лоренца на следующее утро приехала в Лувр, чтобы приступить к своим «обязанностям», то без большого удивления отметила про себя, что трагедия, которая только что разыгралась, уже подошла к финалу. Конечно, старый замок по-прежнему был украшен траурными полотнищами, но среди них повеяло легкомысленным ветерком. Ведь и королева хоть и облачилась в черный вдовий наряд, который, по словам Кончини, необычайно шел к ее светлым волосам, но уже не противилась соблазну носить любимые драгоценности. Она пока еще избегала цветных камней и доставала из ларцов только жемчуг и бриллианты, которых становилось все больше и больше.

Пройдет еще немного времени, и послышится пение скрипок, сопровождающее обожаемые королевой балеты. Пока тело короля не покинуло Лувр, его присутствие во дворце оставалось весомым и ощутимым. Но вот кипучий беарнец присоединился к тем, кто до него носил корону с цветком лилии. Исчезла его могучая жизнетворная сила, его мечты, планы, его гений, который удерживал на расстоянии испанца и его эрцгерцогов с длинными зубами; исчезла его добрая воля, которая вернула мир и процветание стране, истерзанной религиозными войнами. Никогда больше не услышать его заразительного смеха. Никому больше не смеяться так весело, как смеялся он...

Войдя в покои Ее Величества, Лоренца с большим изумлением узнала от одной из камеристок, что госпожа регентша дает аудиенцию в кабинете короля, а все придворные дамы находятся в приемной перед кабинетом.

— В кабинете короля? — не поверила своим ушам Лоренца. — Разве так положено?

— Положено, не положено, какое это имеет значение? Королева так решила, и все этим сказано, — дерзко заявила другая камеристка.

— Но разве у нас нет короля, для которого предназначается этот кабинет?

— Мальчишка-то? Рано ему сидеть в кабинете. Да и неизвестно вообще, дойдет ли до этого. Он только и знает, что играть в солдатиков да печь пироги. Он же дурачок.

— Печь пироги?

— Ну да, — расхохоталась камеристка, — будет, по крайней мере, хорошим пирожником, раз не способен стать государем!

Баронесса де Курси, презрительно усмехнувшись, оборвала дерзкую особу:

— Хотела бы я знать, откуда у вас такая уверенность? Или регентша Франции набирает теперь себе советчиков из прислуги?

Пожав плечами, она продолжила свой путь, намереваясь присоединиться к остальным придворным дамам. Горестное чувство, которое охватило ее, как только она вошла в Лувр, теперь укрепилось. Все, что она услышала от служанок, напомнило ей о мрачных предсказаниях барона Губерта. Лоренца прочла немало книг, сидя в библиотеке замка Курси, и прекрасно знала, что существовали во Франции никуда не годные короли, отупевшие от бездействия, интриг злокозненных советников и порочного окружения. Власть в таких случаях прибирал к рукам какой-нибудь придворный, озабоченный собственным обогащением куда больше, чем благом королевства. Вот, похоже, какую судьбу готовили сыну беарнца, необычайного, незаурядного человека, каким он был даже в своих плотских страстях!