фильмов Александра Митты «Друг мой, Колька!» и «Точка, точка, запятая…» (1972, экранизация повести М. Львовского «Прыжок в высоту»). Однако в этих фильмах «социализация» героя всё же происходила – или благодаря умному пионервожатому, или благодаря помощи товарищей. Причём в фильме «Точка, точка, запятая…» влияние коллектива уже меньше: не пионерская организация, а просто хорошая девочка в очках «от косоглазия» возвращает в строй незадачливого Лёшу Жильцова. Но вот в «Чучеле» героиня не очень-то стремится стать такой, как её новые одноклассники: сначала Лена ещё пытается к ним как-то приспособиться, а после случившегося она быстро и решительно «отрясает их прах с ног своих» (в финале вообще непонятно, простила Лена ребят, в конце концов, или нет?). Ролан Быков, упреждая эти вопросы, прямо заявил: «Мы привыкли считать, что понятие “коллектив” и “справедливость” почти синонимы, но это не так уж и верно, особенно когда речь идёт о детстве. Безнравственным может быть не только отдельный человек. Безнравственным может стать и любое большое или малое человеческое объединение»[103].

В советском кино уже выходили «взрослые» фильмы, где положительный герой-одиночка противостоит коллективу. Потребовалась и смелость, и опыт, чтобы поднять столь нежелательную для советского искусства тему в детском, точнее, семейном фильме. Напомню, что в те годы обвинение человека в том, что он «отдаляется от коллектива» (а уж тем более «противопоставляет» себя коллективу!), могло испортить служебную карьеру и характеристику за рубеж, потому что коллективизм – социалистический, значит, индивидуализм – буржуазный и вражеский! Вот почему противники фильма, упрекавшие Р. Быкова в чрезмерном «нагнетании негатива» и воспевании героини-одиночки – жертвы ложно понятого коллективизма, были не на шутку задеты этим покушением на одну из главных моральных основ нашего общества.

Но в предперестроечные годы примат коллективного над индивидуальным уже был некоторым образом поколеблен, т. к. прививаемый советским воспитанием коллективизм в сочетании с традиционным, исторически укоренившимся идеалом товарищества (Россия, славянские республики СССР) или крепкой семьи (юго-восточные республики) парадоксальным образом переродился в банальное кумовство. Кроме того, некоторые заметили очень важный, выражаясь их языком, антиобщественный мотив фильма: «Кто бунтарскому классу противостоит? Только их сверстница – Чучело. Ни к кому-то она не обращается за советом, кроме своего дедушки. Будто она и не была октябрёнком, пионеркой, быть может, она даже комсомолка, если пошла учиться с восьми лет. Эти общественные институты никакого следа в ней не оставили»[104], – пишет М. Галкин, полковник милиции в отставке из Зеленограда. Да, в школьных фильмах и книгах недавнего прошлого мудрый пионервожатый обязательно вмешался бы в эту ситуацию. А в жизни?

Не могу не вспомнить случай, который произошёл за 8 лет до съёмок «Чучела» лично со мной. Осенью на пионерском собрании руководительница 5-го «Д» класса, где я училась, выдвинула мою кандидатуру на выборный пост председателя совета отряда. Я была в ужасе, но отказаться не могла, ведь эта «ротация» была сделана столь же подневольной, как я позже поняла, учительницей. Да и никто из моих одноклассников тоже особо не рвался к пионерской работе образца 1974 г. с еженедельными собраниями, трескучими речами и обязательствами повысить уровень знания пионерской атрибутики и символики («о требутеке и семволеке», как написала под диктовку пионервожатой сидевшая рядом со мной на политзанятиях другая несчастная из 6-го «Г»). А у меня (увлечённой не парусниками, как Валька Бегунов, а художественной самодеятельностью в ближнем ДК «Урал») вся эта «семволека» вызывала только аллергические реакции. Завалив «пионерскую работу», я созвала общее собрание 5-го «Д» класса и попросила освободить меня от обязанностей председателя совета отряда. Последовал скандал и «тёмные» от одноклассников, тоже не желавших изучать «требутеку и семволеку» (ни тем более погибать за неё, как показало время). Вмешалась моя мать – педагог по образованию. Отдаю должное мудрости директора нашей школы Ефима Ильча Кагана, который понял, что лучший выход – тихо всё замять. Он перевёл меня в параллельный класс, который я до сих пор с удовольствием вспоминаю. (С бывшей классной руководительницей мы с тех пор, конечно, даже не здоровались.) А вот совет пионерской дружины во главе с пионервожатой в ходе конфликта, как говорят в Одессе, «молчал, как рыба об лёд». Всё это (гораздо более жёсткое противостояние, чем в фильме «Валькины паруса») было тяжело моей бабушке: активно работавшая с пионерами начала 30-х, она и в страшном сне не могла представить, что её собственная внучка поспешит вступить в комсомол, не дожидаясь 14-летия, только бы поскорее снять опостылевший красный галстук! Ну а ВЛКСМ в год моего планового выбытия по возрасту из его рядов уже приказал долго жить…

Показательно, что в связи с фильмом «Чучело» не было заметно никаких реакций со стороны руководства Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина: ни постановлений, ни методических совещаний, ни оргвыводов. Это вовсе не значит, что там картина прошла незамеченной. Такого не могло быть. Но характерно, что эти организации, которых тема фильма вроде бы непосредственно касалась, предпочли по привычке затаиться и отмолчаться. Стоит ли удивляться, что забюрокраченная «пионерия» совершенно утратила свой авторитет у ребят, так же как утратила свой авторитет у их родителей правящая КПСС? «Фильм <…> осмелился быть острополярным по отношению к утешительно благополучному миру победных реляций – миру, что существует как бы параллельно реальности и с нею никак не пересекается»[105], – написал В. Кичин в «Советской культуре», правда, уже в 1986 г., когда колосс на глиняных ногах уже не смог больше замазывать свои трещины. Парадокс: фильм «Чучело», расширивший рамки школьного фильма даже дальше, чем до семейного – до общественно важного, именно этим своим успехом «морально похоронил» собственно детское школьное кино[106]. У самого Ролана Быкова фильм «Чучело» стал последней полнометражной постановкой.

От Лены Бессольцевой и её одноклассниц ведут свой генезис и героини ницшеанской школьной драмы «Все умрут, а я останусь» (реж. Валерия Гай Германика, 2008). По возрасту они – почти что дочери выросших девчонок из «Чучела». Только в фильме «Все умрут, а я останусь» одиночка противостоит не сплочённому коллективу «хунвэйбинов», но, напротив – всеобщей аморфности, отсутствию какой-либо парадигмы добра и зла, подвига и преступления. Три старшеклассницы – модель человеческого мини-социума, как в фильмах «Подруги» (реж. Лео Арнштам, 1936) и «Москва слезам не верит» (реж. Владимир Меньшов, 1980), хотя эта перекличка, по-видимому, невольная, вряд ли Валерия Гай Германика так хорошо знает историю отечественного кино и вообще стремилась к этому. Фильм «Все уйдут, а я останусь» – не экранизация, но в нём заметны какие-то отзвуки скаутско-пионерской темы: героини-подростки пытаются создать какое-то «братство» с клятвами, которые сами же и нарушают. Но