В начале Книги Иова, которую Эдмунд Берк называл самой возвышенной частью Ветхого Завета, мы знакомимся с Иовом — состоятельным и набожным человеком из земли Уз. Было у него семь сыновей, три дочери, семь тысяч овец, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослов. Все желания его исполнялись, а добродетельность вознаграждалась по заслугам. Но в один прекрасный день на Иова обрушиваются страшные несчастья: сабиняне похищают его волов и ослов, в грозу от молнии погибают отары, халдеи угоняют верблюдов. Налетевший из пустыни ураган разрушает дом старшего сына Иова — мужчина погибает со всей своей семьей. Страшные язвы покрывают все тело Иова с ног до головы. Сидя на развалинах своего дома, Иов пытается соскрести зудящие, болезненные язвы черепком от разбитого сосуда и плачет.

Почему же такие страшные несчастья обрушились на Иова, за что он был так наказан? Его друзьям ситуация представлялась предельно ясной: по их единодушному мнению, Бог покарал их знакомого за грехи. Вилдад Савхеянин заявил, что Бог не убил бы детей Иова, живи они (да и он сам) праведной жизнью. «Видишь, Бог не отвергает непорочного», — заявил Иову Вилдад. Софар же Наамитянин и вовсе «припечатал» пострадавшего, сказав, что следовало бы не роптать, а благодарить Бога за то, что тот так мягко с ним обошелся: «…тебе вдвое больше следовало бы понести. Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению».

Иов не мог принять такие слова, не мог смириться с такой оценкой своей жизни. Назвав речи друзей «глаголом праха» и «речами глины земной», он обратился с вопросом к самому Богу: почему так получилось, что на него, доброго набожного человека, обрушились несчастья?

Это, пожалуй, один из самых острых и даже неприятных вопросов из всех, что задаются Богу в книгах Ветхого Завета. И вот как разгневанный Бог ответил Иову из глубины налетевшей из пустыни бури:

Глава 38

2 кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?

3 Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне:

4 где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

5 Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?

24 По какому пути разливается свет и разносится восточный ветер по земле?

25 Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии?

29 Из чьего чрева выходит лед и иней небесный, — кто рождает его?

33 Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле?

34 Можешь ли возвысить голос твой к облакам, чтобы вода в обилии покрыла тебя?

Глава 40

4 Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

Глава 39

26 Твоею ли мудростью летает ястреб и направляет крылья свои на полдень?

Глава 40

20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?

Получив запрос Иова насчет того, почему он так страдает несмотря на всю свою праведность, Бог привлекает внимание вопрошающего к величественным и мощным природным явлениям. По мысли Бога, человеку не следует удивляться, что что-то идет не так, как ему хочется, ибо мир сильнее его. Если же даже что-то задуманное или желаемое осуществилось, не нужно пытаться понять, почему произошло именно так, поскольку человеку не дано охватить разумом логику мироздания. Смирись с тем, что больше тебя, прими то, что не в силах постичь. С точки зрения Иова, порядок вещей в мире может казаться алогичным, но это вовсе не означает, что мир нелогичен per se. Жизнь человека вовсе не является мерой всех вещей, а для того чтобы не забывать о человеческой слабости и ничтожности, нужно почаще вспоминать возвышенные места или посещать их.

В этом высказывании содержится и чисто религиозный смысл. Бог заверяет, что Иову всегда найдется место в Его сердце, — даже когда тому кажется, что Создатель забыл о нем, что мир на него ополчился и что происходящее идет ему только во вред. Когда божественная мудрость оказывается непостижимой, праведникам — сколь бы тяжело ни было им преодолеть ограниченность собственного восприятия и немощность разума — надлежит продолжать верить в Бога и в величайшую справедливость его неисповедимых планов по поводу будущего этого мира.

8

Исполненный сугубо религиозного смысла ответ на мольбы Иова ни в коей мере не умаляет значимость изложенного сюжета для атеистически настроенных умов. Посредством собственного величия возвышенные пейзажи неизменно напоминают, что, столкнувшись с непреодолимыми препятствиями и трудностями, не нужно стенать и сокрушаться по поводу своей слабости, что не все и не всегда человек — даже самый мудрый и опытный — способен понять и объяснить. Ветхозаветный Бог знал, что делал, когда одергивал человечество, возомнившее о себе слишком много, заставляя его вновь и вновь сталкиваться с могучими силами и загадками природы — с горами, с бесконечными далями, с пустынями.

Когда мир оказывается несправедлив по отношению к нам или непостижим для нашего разума, возвышенные места напоминают о том, что удивляться этому, собственно, не приходится. Мы все — игрушки в руках сил, что заполнили водой океаны и вытесали из земной тверди горы. Возвышенные места деликатно подводят нас к пониманию истин, о которых привычная жизнь напоминает порой обидно и жестоко. И дело вовсе не в том, что природа хочет принизить нас и роль нашего существования. Человеческая жизнь действительно важна, прекрасна и разнообразна, а величественные безлюдные пейзажи, которые природа предлагает нам созерцать, являются лишь деликатным, едва воспринимаемым напоминанием обо всем, что сильнее и значительнее нас. Если мы будем чаще бывать в таких местах, то, быть может, сумеем научиться с большим достоинством и смирением принимать непредсказуемые события, которые порой немало осложняют нам жизнь и рано или поздно вновь обратят в прах каждого из нас.

Место: Прованс

Гид: Винсент Ван Гог

1

Как-то раз летом друзья пригласили меня отдохнуть несколько дней в гостевом домике в прованской глубинке. Я прекрасно знал, что слово Прованс наполнено для многих людей особым смыслом и вызывает в их сознании множество ассоциаций. Лично для меня в то время оно значило не больше, чем любое другое географическое название. Более того, я испытывал к Провансу нечто вроде предубеждения: мне казалось, что это место — «не мое», что оно никогда не станет мне близким, а я всегда буду там чужим. Разумеется, я осознавал, что многие чувствительные натуры находят Прованс восхитительно красивым и этот ярлык прикрепился к той местности уже навечно. «Ах, Прованс!» — с придыханием произносят те, для кого эта историческая область Франции стоит в одном ряду с классической оперой или, например, дельфийским фаянсом.