Мы вышли из бара с пакетом выпивки и направились к Бестии. В Дюймовочке снова проснулась охота ласкаться, и она попыталась обнять меня. Внимание. Я подумал, что мне подобает действовать пожестче. «Черт, Дюймовочка, ты сегодня так на мне и виснешь». Она снова наградила меня увесистым шлепком и отодвинулась, изображая оскорбленное королевское достоинство. Мы залезли в машину и молча доехали до Жауме Гильямет, миновав дом номер пятнадцать. Я свернул налево, на Травесеру, и остановился во втором ряду в нескольких метрах от угла.

– Подожди капельку, я через пару могут вернусь.

– Ты куда?

– Отлить.

Выйдя из машины, я углубился в переулок; свернув за угол, я пошел к дому, засунув руки в карманы, как человек, который назначил кому-то встречу и ходит взад-вперед, чтобы убить время. Света в доме то ли вообще не было, то ли из-за плотно закрытых ставен он был не виден с улицы. На мгновение я задержался перед калиткой в сад, повторяя номер с развязавшимся ботинком, и убедился, что красная тряпица, как всегда, болтается на столбе. Затем, уже не скрываясь, я выпрямился, не спеша отвязал тряпицу, положил ее в карман и, развернувшись, зашагал обратно к машине.

Как только я свернул за угол и увидел мигающие задние огни Бестии, до меня одновременно донеслось приглушенное улюлюканье полицейской машины, которое громогласно доносилось из кабины. Чей-то силуэт, раскачивавшийся на сиденье, как персонаж кукольного мультика, убедил меня в том, что Дюймовочка уже вкусила от последней бутылки виски.

– Ты что, с ума сошла? Знаешь, который час?

– У-лю-лю! О-ля-ля! У-лю-лю!

– Дюймовочка, ради бога, ведь окна открыты!

Забравшись в кабину, я тут же приглушил звук.

Дюймовочку обуял бес лицедейства, и притворным голосом укрощенной строптивицы она произнесла:

– Фу, парниша, с тех пор как у тебя завелись денежки, ты что-то стал больно паинькой… У-лю-лю! Лю-лю-лю-лю-лю-лю…

Не переставая кривляться, она перешла на издевательский шепоток. Я включил мотор, намереваясь свернуть на первом же перекрестке.

– Дюймовочка, если ты не утихомиришься, то сорвешь мне весь план. А он стоит пятьдесят кусков.

– Простите, сеньор, я больше не буду.

Внезапно, будто ее подменили, она посерьезнела и стала крутить ручку приемника, пока не напала на станцию, передававшую классическую музыку. Звучала какая-то барочная пьеса, торжественная – дальше некуда, и Дюймовочка принялась дирижировать квартетом с помощью воображаемой палочки, напустив на себя вид монахини, охваченной религиозным экстазом. Я невольно улыбнулся, и, похоже, она только того и дожидалась, потому что сразу перестала притворяться, что распоряжается этой лабудой, и ущипнула меня за пухлую щеку: «Ой, какой большой мальчик!» – «Дюймовочка, пожалуйста, возьми себя в руки». Но управы на нее не было, стоит ей обнаружить, что мне что-то не нравится, как она готова повторять это до изнеможения. Я решил сосредоточиться на собственных мыслях, ожидая, пока ей не надоест щипать меня. Проехав по Жауме Гильямет, я так и не нашел ни единого места, где бы припарковаться, но в полусотне метров от дома стояли два постоянных заграждения, отмечавшие въезд в какую-то авторемонтную мастерскую; «Обновление кузовов и покраска» – гласила вывеска. Там-то я и пристроил Бестию; маловероятно, что кому-то взбредет в голову покрасить машину в два часа ночи. С этой точки можно было контролировать вход в дом, а расстояние и падавшие от фонарей тени делали наше присутствие ненавязчивым, хотя Дюймовочка вдруг распелась – это значило, что у нее наступила третья стадия опьянения. Она мигом переключилась на поп-программу, по которой гоняли что-то вроде модернизированного рэгги.

– Ну что, приехали? А я-то думала, что мы еще прокатимся на Черной Бестии с ветерком: фью-и-ть!.. Да, а за чем мы должны следить?

Я показал.

– За этим домом с садиком? Да это развалина какая-то!

– Именно. Знаешь, сколько можно заработать, построив на этом участке многоквартирный дом? А ты прикинь: шесть этажей по две квартиры на площадке, по сорок миллионов каждая. Двенадцать на сорок?… Четыреста восемьдесят лимонов.

– Ну, а мне больше нравится так: садик, деревца.

– Разве не ты сказала, что это развалина?

– Да-а… но тут можно было бы немного прибраться, привести в божеский вид… Ладно, выпьем по рюмашке? Тебе чего?

– Дай-ка мне бутылку водки.

– Из горла? Не-е-т, я буду пить свой виски как полагается, из высокого стакана, со льдом…

Она бросила в стакан три кубика льда и налила виски так, что он покрыл их почти с верхом. Двойной, по всем правилам. Я попробовал пить прямо из бутылки, но, поскольку дозатор выдавал жидкость по капелькам, а очень низкая крыша Бестии мешала до упора задрать локоть, мне пришлось тоже воспользоваться стаканом с парой кубиков льда. По радио зазвучала «Can you see her?» в исполнении Майка Хаммера. Слушая эту песню, я всегда пребываю в растроганных чувствах, а когда под боком Дюймовочка, это опасно, поэтому я на всякий случай одним глотком допил водку. Водка смягчает сердце, но она же смягчает и письку, которую в данный момент более всего надлежало расслабить, так что я снова налил себе приличную дозу антиафродизиазисного напитка и стал прихлебывать его мелкими глоточками.

– Слушай, Пабло, а хорошо нам вдвоем, правда?

Боже правый. Воздушная атака.

– Что ты хочешь сказать этим «хорошо»?

– Ну, что мы смеемся… и хорошо проводим время… не знаю. Вот, например: разве можно с моим мужем пить виски в машине в два часа ночи?

– Потому что твой муж – нормальный человек.

– Нормальный? Тебе кажется нормальным, что он оставляет меня одну, и я должна звонить тебе, чтобы ты меня развлекал?

– Ну вот, сама видишь: теперь мы вместе не потому, что нам хорошо, а потому, что он бросил тебя одну.

– Не убалтывай меня, я совсем не то хотела сказать. Эй, послушай, это же песня из «Grease».[21]

Действительно, радио без всякого перехода переключилось с Майка Хаммера на «Summer Love» Оливии и Траволты. Но так просто Дюймовочку было с толку не сбить.

– Знаешь что? Мне кажется, что если бы мы с тобой поженились, то теперь были бы нормальной семьей со своим гнездышком и двумя детишками… Уверена, мы были бы счастливы.

– Не глупи, Дюймовочка. Это в тебе виски говорит. Вспомни лучше, какие фортели мы выкидывали.

– И какие же?

– Какие? Не знаю, помнишь ли ты или нет, но однажды мы прожили две недели под одной крышей и только и делали, что ссорились. Поженись мы тогда, мы бы друг друга возненавидели. Ты хоть наголо побрейся, хоть вымажься с ног до головы, все равно в душе ты старомодная домохозяйка. А я пью по-черному, мне нравятся шлюхи, я целыми днями сплю, и меня в дрожь бросает от одной только мысли о восьмичасовом рабочем дне. Вместе мы не прожили бы и года.