В данной главе рассматривается примечательное дело по обвинениям во взяточничестве, которое имело место в высшем судебном органе СССР вскоре по окончании Второй мировой войны, – одно из множества дел судей-взяточников, привлекавшихся к ответственности в период позднего сталинизма каждый год. В конце 1949 г. судья Верховного суда СССР, грузин Леван Кириллович Чичуа, был обвинен в неоднократном получении взяток за время своей работы в суде. Обвинения, выдвинутые против Чичуа, высвечивают противоречие между сознательно «рационализирующей» и модернизирующей советской правовой культурой и существовавшими по всей стране разнообразными региональными и этническими культурами, которые больше руководствовались «семейными» кодексами поведения.

Внимание в этой главе обращается, среди прочего, на культурный аспект подарков чиновникам и взяточничества. Как чувство взаимной обязанности и социальные узы, возникавшие под влиянием определенных взглядов, ценностей и традиций, конфликтовали на практике с «советскими» нормами легального поведения? Изучение взяточничества и подношений чиновникам позволяет рассмотреть отношения, работавшие на теневой стороне повседневности – в серых зонах между традицией и законом, между служебным долгом и служебным преступлением, между должностным лицом и гражданином. Собственно, в исследовании взяточничества весьма увлекательны именно связанные с ним ритуалы, которые коренятся в традиционных обычаях и практиках подношения даров, хотя этого часто не замечают. Антропологов интересует дарение как красноречивый социальный акт, но взятка как вариант дарения занимает их гораздо меньше. Наша задача здесь – взглянуть на особый тип подарка, взятку, в исторической перспективе и специфическом культурном контексте.

Несмотря на то что приведенные в главе примеры касаются в основном уроженцев Грузинской ССР (находившейся в Закавказье, у южных границ Советского Союза), описываемые явления характерны для многих культур, существовавших на советской территории. Грузия – не единственный регион, где клиентелистские и родственные отношения имели большое значение в социальной жизни; поэтому не стоит думать, будто здесь идет речь о черте, свойственной лишь одной части страны или одной этнической группе1.

В данной главе также исследуется роль тех, кого я называю «культурными брокерами», в судах. Культурные брокеры – это люди, которые выступали посредниками между двумя культурами или двумя институциональными и традиционными укладами: системой представлений, господствовавших на советской периферии, и совсем иной системой правовых процедур и норм в Москве.

В своем глубоком исследовании подношения подарков во Франции XVI в. Натали Земон Дэвис пишет, что, желая раскрыть смысл и функции подношений в том обществе, стремится «проследить путь подарка». Дэвис прослеживает не только статус подарков в данной культуре, но и дороги, которыми те перемещались в определенном политическом и социально-культурном контексте, от предложения подарка до его приема получателем и результата акции. Она изучает разные виды подарков и многообразие причин их предложения, обычаи и традиции, сложившиеся вокруг дарения, порождаемые ими типы взаимообмена и деликатные процессы переговоров во Франции раннего Нового времени2. Как почти все ученые, занимающиеся темой дарения, Дэвис ведет речь о подарках легальных и социально допустимых. В настоящей же работе рассматривается обмен, который судебные власти объявили противозаконным и подлежащим строгой каре.

Так же как Дэвис прослеживает «путь подарка» во Франции XVI в., в данной главе я прослеживаю, так сказать, «путь взятки» в одном интересном случае поздней сталинской эпохи – деле против судьи Чичуа. Этот путь начинается с обвиняемых взяткодателей и причин, заставлявших их предлагать взятки; ведет к посредникам, которые играли свою роль в переговорах о сделках; позволяет увидеть место, где встречались просители и судья; знакомит нас со сделанными предложениями; затрагивает следствие прокуратуры и, наконец, доходит до вердикта суда, который решал участь Чичуа.

В чем же суть дела? Через четыре года после окончания Второй мировой войны прокуратура обвинила судью Верховного суда, представлявшего Грузинскую ССР, в получении многочисленных взяток в ходе своей служебной деятельности. Этот грузинский судья, Л. К. Чичуа, проработал в органах суда и прокуратуры 29 лет, а в Верховном суде СССР – примерно полтора года3. Единственный грузин в высшем судебном органе страны, он был назначен туда в июне 1947 г. В то время Верховный суд СССР функционировал не как конституционный суд, а, скорее, в качестве высшей судебной инстанции по уголовным и гражданским делам4. Судья Чичуа занимался всеми жалобами, поступавшими из Грузии. Он рассматривал просьбы о пересмотре приговоров, протесты по процедуре и, в частности, заявления грузин, которые уверяли, что неправомерно осуждены и приговорены грузинскими судами5.

После долгого расследования его деятельности прокуратура предъявила судье Чичуа обвинение из нескольких пунктов, во взяточничестве и других злоупотреблениях служебным положением. В обвинительном акте говорилось, что Чичуа неоднократно принимал от родственников осужденных взятки – продуктами, спиртным и наличными. По словам следователей, он имел обыкновение тайно встречаться с просителями, искавшими его помощи в процессе обжалования, заставляя тем самым усомниться в своей судейской беспристрастности. Чичуа оказывал просителям-грузинам незаконные услуги, помогая им добиться положительного решения Верховного суда по пересмотру приговора. Важно отметить, что среди всех обвинений, выдвинутых против Чичуа, прокуратура привела лишь один случай, когда тот действительно взял деньги. В других пунктах обвинительного акта шла речь о получении Чичуа взяток продуктами и спиртными напитками за противоправную помощь с жалобами. Он был арестован в конце 1949 г. и до суда, состоявшегося в марте 1952 г., провел в тюрьме более двух лет6.

В конечном счете в этом деле кроется некая загадка. Почему судья, работавший в Верховном суде СССР, учитывая существовавшие на таком уровне очевидные и весьма серьезные риски, в сталинские времена решился брать взятки – или хотя бы допустить, чтобы казалось, будто он их берет?

Материалы партийных органов, прокуратуры и суда показывают, что судья Чичуа, когда его назначили в Верховный суд в июне 1947 г., подобно многим судьям вышестоящих судебных инстанций в тот период, столкнулся с настоящей юридической «лавиной». Худший момент для судьи, особенно судьи Верховного суда СССР, представить трудно. Чичуа приступил к своим обязанностям в Москве всего через пару недель после выхода в свет драконовских указов о хищении государственного и личного имущества от 4 июня 1947 г. Законы о «спекуляции» и других «хозяйственных преступлениях» и санкции по ним также были тогда ужесточены7. Вскоре в суды хлынули с огромным количеством жалоб родные осужденных по июньским указам. Так что для Чичуа, который, по собственному признанию, не получил достаточного образования и до сих пор брал уроки русского языка, начало работы в перегруженном высшем судебном органе страны в середине 1947 г. оказалось очень трудным временем8.