Героиня-рассказчица, со своей стороны, верит в это тайное знание или тайный опыт чужеземца, но может только гадать о нем в терминах недоступного ей иного мира:

                                              Он думал о чем‐то безмерном,

жутком и нежном, как даль; и лицо его странно светилось,

словно он с мачты высокой видел страну золотую…

Исследователь в ретроспективном озарении может обратить внимание и на то обстоятельство, что в этой поэме поиск сверхчувственных откровений, с одной стороны, и чувственная составляющая нереализованной любви — с другой, станут одним из источников трагической темы Хэйзель Шейд в «Бледном огне», старавшейся незадолго до своей смерти выведать у «амбарного привидения» (крайняя версия образа потустороннего гостя, «чужестранца») его тайну.

Еще одной отличительной чертой поэмы является избранная Набоковым форма. Она написана от женского лица и представляет собой рассказ-монолог молодой островитянки (позднее к повествованию от женского лица Набоков прибегнет в рассказе «Случай из жизни» (1935), тоже посвященном одиночеству и нереализованной любви героини). Взяв для эпиграфа строчки из лермонтовского вольного перевода стихотворения Гейне «Сосна и пальма» (схожим образом, для «Солнечного сна» он возьмет эпиграфом строчки из Пушкина), Набоков тем самым не только утверждает свое кредо поэта-неоклассициста, наследника и хранителя лучших традиций русской литературы, но и завуалированно отмечает связь собственной поэмы с западной литературой — если не по прямому влиянию, то по месту ее сочинения. Избрав редкий для своего поэтического репертуара размер, нерифмованный шестистопный дактиль, он перемежает и разнообразит его двумя нарочито безыскусными песенными стилизациями с разными типами рифмовки. «На севере диком» — первое значительное произведение Набокова, созданное в Берлине. Поэма еще не отмечена изощренной игрой слов, «зеркальностью слога», свойственной его более поздним вещам, но в ней уже проявилось пристрастие Набокова к сочетанию аллитерации («ты голоден, гость безглагольный», «братьям моим, рыбакам черногрудым, могучим и грубым») с богатой образностью («горбунья-судьба», «зарево снов», «между оскаленных скал»), к редким или устаревшим словам (лал, бредина, зáплески, бурлан), почерпнутым из словаря Даля, купленного Набоковым в Кембридже «на заколдованном лотке» («Университетская поэма»).

Своего рода прологом или первым наброском романтической темы поэмы служит неопубликованное стихотворение Набокова, написанное в Лондоне и датированное 17 июля 1919 г. Скалы, ветер (этот «встревоженный рыцарь в звучной кольчуге»), море, луна, утонувший корабль, тщетное ожидание любви — всё это художественный реквизит будущей поэмы, к которому добавится колорит мрачного северного острова и тема возвращения на родину. Концовка стихотворения особенно близка поэме по тону и настроению:

Ты шепнула: нет,

и, верно, там, где-то вдали,

в извивах взвившихся волн,

тот корабль, который

не одна женщина видела во сне, —

высокий, лучистый корабль, —

со звоном упавшей арфы

пошел к дну (Berg Collection / Vladimir Nabokov papers / Manuscript box. In: Stikhi 1919 London [Album 4], p. 11–13).

С. 67. …грозди лалов… — Лал или лала — рубин. Это место в поэме напоминает строки «Белей лилей, алея лала, / Бела была ты и ала» из любовного стихотворения Ф. Сологуба «Любовью легкою играя…» (1901).

С. 68. кровавою раной — эти слова вписаны вместо вычеркнутого «кровавой звездой»; исправлено в рукописи и в машинописи. мережи — рыболовная сеть в полотнищах, без отделки (Словарь Даля).

С. 69. …кита водометного… — Ср. в «Ultima Thule» Брюсова: «Даже и птицы чуждаются хмурых прибрежий, / Где и тюлени на камнях не дремлют в июле, / Где и киты проплывают все реже и реже…» зáплески — вершины волн, бьющихся о берег, всплески; знаки, остающиеся от этого на берегу, и самая часть песчаного побережья, заливаемая водой (Словарь Даля).

С. 70. «Что ты не пьешь, не поешь? — задорно кричит бородатый <…> кто‐то шутит, и все ему вторят. — В рукописи это место было написано иначе: «“Что ж ты не пьешь, не поешь?”» — кто‐то шути<т>, и все ему вторят». Набоков вычеркнул эту строку и на верхнем поле страницы записал строки, вошедшие в машинописный текст. бурлан — задира (Словарь Даля).

С. 71. бредина — ива, верба, ветла, ракита (Словарь Даля).

С. 72. ветер лукавый — слово «лукавый» вписано рукой Набокова в рукописи; учтено в машинописи.

Петербург. — Впервые: Руль. 17 июля 1921. С. 2. Поэма была включена в составленный Г. В. Алексеевым сб. «Петербург в стихотворениях русских поэтов» (Берлин: Север, 1923. С. 81–85). Печатается по тексту первой публикации.

Olympicum. — Впервые: Бабиков А. А. Воздушные пути Владимира Набокова. Неизвестная поэма 1921 года // Emigrantica et cetera: К 60‐летию Олега Коростелева /

Ред. — сост. Е. Р. Пономарев, М. Шруба. М.: Издательство «Дмитрий Сечин», 2019. С. 791–805. Источник публикации — автограф Набокова, беловая рукопись с незначительной правкой, 14 страниц в заполненной стихами и рисунками тетради, озаглавленной: «Стихи. Владимир Сирин. 1921 г.» (Berg Collection / Vladimir Nabokov papers / Manuscript box. Stikhi [Album 7], p. 35–48). На первой странице тетради эпиграф: «…Кастальский ключ волною вдохновенья / В степи мирской изгнанника поит. Пушкин» (из стихотворения А. С. Пушкина «В степи мирской, печальной и безбрежной…», 1827). Публикации поэмы было предпослано следующее предисловие, которое здесь приводится в новой редакции:

Архивная исследовательская работа по реконструкции писательской истории Набокова в последние годы выявила ряд пробелов, заполнение которых позволит прояснить этапы его творческой эволюции, истоки и метаморфозы замыслов, соотношение ведущих тем и мотивов его сочинений в самых разных жанрах, а также степень его самостоятельности при их выборе. Некоторые такие пробелы раннего набоковского периода (1918–1923) оказываются весьма значительными, как, например, в случае недавно опубликованной большой поэмы «Солнечный сон» (февраль 1923 года), предопределившей замысел «Трагедии господина Морна» (окончена в январе 1924 года) и проложившей начальные пути к его первому удачному роману «Защита Лужина» (1930).

Другие неизвестные сочинения Набокова если и не символизируют начало нового этапа его творчества, то показывают недооцененную исследователями интенсивность его литературных занятий и поисков оригинальной поэтики внутри этих периодов. К таким выпавшим из творческой биографии Набокова звеньям относится эпикурейская поэма «Olympicum», написанная кембриджским студентом-словесником в половине сентября 1921 года во время его берлинских вакаций. «Олимпийской» поэме, славящей победу человека над гравитацией и радость состязаний, предшествовало короткое изложение темы в стихотворениях «Football» (февраль 1920 года), с тем же переходом от описания спортивной игры к фигуре самого олимпийца-поэта, и «Движенье» («Искусственное тел передвиженье — / вот разума древнейшая любовь…», март 1920 года), с той же мифологизацией средств передвижения («И чуя, как добычу, берег дальний — / стоокие, —