— Скажите, Семенов, когда Арелина садилась в машину, при ней была черная сумочка? — спросил Петя, вспомнив слова нотариуса о том, что на вопрос, получила ли она деньги, Арелина хлопнула рукой по своей сумочке.

— Сумочка? Сейчас вспомню. Да, была. Я запер Арелину в логове, а сумочка осталась в машине.

— Что было в сумочке?

— Не знаю. — Глаза Семенова забегали.

— Вы не заглядывали в нее?

— Нет.

— Зачем лгать? Говорите правду. Что было в сумочке? Деньги?

— Да, деньги за ее квартиру.

— Рубли, доллары?

— Доллары, в упаковках по десять тысяч в каждой.

— Не кукла?

— Настоящие. Я специально поинтересовался. Вот, думаю, какими бабками люди крутят.

— Вы не взяли их?

— Что я, самоубийца?

— И вы отогнали машину и оставили ее у дома Мосиной просто так, с сумкой, набитой деньгами?

— Нет, конечно. Подогнал машину к подъезду, поднялся к Мосиной в квартиру, передал ей ключи от «тойоты» и сумку Арелиной.

— В руки?

— Конечно, в руки. Мосина сказала, что я свободен.

Ваня с Петей переглянулись — Мосиной конец. Теперь ее, голубушку, можно поместить в СИЗО и давить, давить, пока она не распишет всю картину своих грязных преступлений.

— Собаки ее дома были?

— Чарльз и Принц? Нет. Собак она часто передает кому-либо из сектантов. Чтобы выгуливали их, мыли, кормили. Мосина ведь ленивая. Раньше Арелина с собаками возилась, иногда Козлова, реже Падьева, а после того случая, когда Арелина польстилась на это дело, Мосина псов только мужикам доверяет.

— Ладно, Семенов, вот вам электронный карандаш, распишитесь под своими показаниями. А теперь все, идите на отсидку. Скоро сможете все это на личной ставке в глаза Мосиной повторить.

Дежурный увел задержанного. Петя с Ваней сидели, тупо глядя перед собой, говорить не хотелось — осталось совсем немного, последний штрих — и дело можно будет закрывать.

— Как думаешь, Александра нас похвалит? — спросил Петя.

Ваня улыбнулся:

— Александра похвалит, а Харченко отругает: «Мне ваши квартирные аферы даром не нужны, вы с Ленсером разберитесь и секретной документацией!»

— Слушай, Ванька, а вдруг Мосина не знает, кто демон-насильник?

— Не может быть.

— Почему? Потому что этого не может быть «никогда»? Старая аксиома, утратившая современное звучание. Следователь должен опираться на правило: никогда не говори никогда!

— Мы его сами вычислим. Мы же всех членов секты знаем, будем обрабатывать и отбрасывать по одному…

— А вдруг не всех?

Ваня удивленно замолчал, обдумывая возможность такого варианта, но потом отмахнулся:

— Это ты брось…

Приехав в психлечебницу, Александра первым делом направилась к главврачу. Это была полная пожилая женщина с огромным начесом на голове. Руки ее унизывали толстые перстни с ярко-красными рубинами. Всем своим видом она напоминала торговку мясом с рынка. Александра ухмыльнулась: колоритная фигура, однако.

Листая со скучным выражением лица медкарту Филипповой, врачиха улыбнулась:

— Могу вас обрадовать — вашей подопечной значительно лучше. Покой и лекарства сделали свое дело. Теперь она вполне здорова. Думаю, дня через два-три мы ее выпишем.

— Очень приятно это слышать. Я могу побеседовать с Филипповой?

— Сколько угодно.

Александра направилась в палату. Открыв дверь, она увидела, что Филиппова в комнате одна. Вторая кровать пустовала. Филиппова сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Выглядела она усталой, но совершенно здоровой.

— Здравствуйте, Юля, — поздоровалась Александра.

Та мягко улыбнулась:

— Здравствуйте. Присаживайтесь.

— Спасибо. — Александра присела на краешек кровати. — Я была у главного врача, она утверждает — вы совсем поправились.

— Да, я чувствую себя здоровой.

— Вас выпишут через два-три дня. Вернетесь на свою квартиру?

Филиппова поежилась:

— Н-нет. Пока поживу у Марины Кривцовой.

— Но ведь когда-то придется вернуться в свое жилище.

— Стараюсь не думать об этом. Не представляю, как я останусь одна на ночь в квартире, где на меня напал ужасный монстр.

— Может, вам еще рано выписываться? Я могу поговорить с главврачом.

— Нет, спасибо. Здешняя обстановка начала меня тяготить. Голые стены, лица больных, манера врачей разговаривать. С ними пообщаешься, так, даже если здоров, начнешь подозревать себя в идиотизме.

Александра хмыкнула — резко сказано.

— Юля, я хочу показать вам фотороботы двух мужчин, может, вы видели кого из них. — Александра извлекла из сумочки фотографии и протянула Филипповой. Фотороботы были составлены со слов Сахарова и Петрова — на них были запечатлены лица парней, забравших собаку.

Филиппова посмотрела и вернула обратно:

— Нет, никогда не видела.

— А Сахаров говорил, что они, эти парни, вас видели. Они пришли на фирму забрать собаку Петрова, и там были вы и Обухова Татьяна.

Филиппова задумалась, потом удивленно пожала плечами:

— Не помню никого. Я заходила на фирму, но очень редко и всегда одна. С Обуховой я познакомилась на фирме — это правда, но с той поры мы вместе там никогда не бывали. Тем более вы говорите, как будто я видела, как Сергей передавал свою собаку, — такого быть не могло. Об этом мне рассказал Женя Сахаров, и я долго не могла прийти в себя, переживала — проиграть в карты друга, потом даже звонила Петрову, упрекала. Не понимаю, почему Женя так вам все преподнес.

Александра убрала фотографии обратно в сумочку. Получается, Сахаров наврал про знакомство Филипповой с покупателями, чтобы отвести подозрение от себя. Неужели он виноват в насилии, подумала Александра.

— Юля, давайте вернемся к тому вечеру. Вы пригласили Женю к себе сами?

— Да. То есть предварительно, за день до свидания, Женя позвонил мне и предложил встретиться, я сказала, что зайду к нему после работы. На другой день я зашла на фирму, и мы поехали ко мне.

— А из-за чего вы поссорились?

— Да из-за пустяка. Он стал рыться в моих вещах, я спросила, что ему надо. Он ответил, что Обухова сказала, что отдала мне флешку, на которой записан документальный фильм, скачанный из Интернета. Ему этот фильм нужен, и он флешку заберет. Я ему объяснила, что Татьяна никаких флешек мне не давала. Он вроде успокоился, мы легли в постель. После занятий любовью я пошла в ванную, а он остался лежать. Когда вернулась, смотрю — он опять роется. Ну, я не выдержала, наорала: «По какому праву копаешься в чужих вещах?!» Он надулся, оскорбился и ушел.