Каждый день, придя в коллеж, Пьер подкарауливал ее. Она редко приходила вовремя. Она входила в дверь, он шел за ней следом. Вот сегодня у нее новый плащ серебристо-серого цвета. Она увидела, что дверь закрывается, и побежала, каблучки ее туфель застучали по тротуару; волосы у нее были забраны в пучок, но, видимо, плохо закреплены шпильками, и они выбивались из пучка и трепетали на ветру. На следующий день на ней была пестрая, словно сшитая из разноцветных клочков юбка, черные колготки, пиджак из темно-коричневой шерсти с большим отложным воротником; губы у нее были накрашены ярко-алой помадой. Несомненно, у нее была намечена встреча или должно было состояться какое-то собрание. А на следующий день на ней были светло-бежевые полусапожки. «В ней, наверное, метр семьдесят, разумеется, если она босиком, без туфель, примерно с меня ростом, — думал Пьер, — но выглядит она довольно высокой. Она не любит шляпки, шапочки и береты и не носит их. Волосы у нее тонкие, легкие, не длинные и не короткие, до плеч; ее не назовешь ни блондинкой, ни шатенкой, а так, нечто среднее… пожалуй, можно сказать, что волосы у нее светло-русые, они у нее слегка вьются и напоминают морские волны с ажурной пеной на гребнях… Я знаю о ней немало, я издалека узнаю ее по походке, могу узнать в темноте по звуку шагов. По ночам я вижу ее во сне и могу смотреть на нее в свое удовольствие. Чаще всего она лежит неподвижно на песке или на траве. Она принадлежит мне, она — моя. Сегодня я прождал ее понапрасну. Я ждал, ждал, ждал… Солнце било мне в глаза и слепило меня, а ее все не было и не было. Все утро я проторчал у коллежа. Люди шли мимо и, наверное, думали, почему я не на уроках и не следует ли им сообщить обо мне как о прогульщике. Я сел на скамейку, потом улегся на нее. Мне было холодно, я продрог. Внезапно в голову мне пришла одна идея, и я дал нечто вроде обета: поговорить с ней, пока живительный сок не дойдет до ветвей платанов и на них появятся листья. Итак, у меня в запасе четыре-пять месяцев. А если я этого не сделаю, то должен буду забыть о ней. Я вошел в кафе „Галилей“, но ее там не было. В нишах-ячейках целовались парочки. У меня в кармане еще завалялись десять франков. Я заказал порцию рома, а официант подал мне стакан молока. Я сказал, что пошутил. Да, а сегодня на ней было длинное бежевое пальто с очень к нему подходившим, хорошо подобранным кожаным поясом, светло-голубые джинсы, из-под которых выглядывали черные полусапожки. Она шла быстрым шагом, приложив одну руку к груди, она казалась чем-то озабоченной, взволнованной. Я приблизился к ней, чтобы сказать, что я ждал ее, но она меня не заметила, даже не обратила на меня внимания, словно вообще не видела. Она прошла мимо меня, я повернул обратно и пошел за ней, вошел в коллеж, но там потерял ее из виду. А сегодня утром красная легковая машина остановилась почти рядом со мной, она не вышла из машины сразу же, а продолжала в ней сидеть. Зазвенел звонок в коллеже, и вот только тогда она выскочила из авто и побежала через площадь. На ней была юбка из ткани цвета хаки, простая куртка и футболка. Сердце мое сильно билось. Какой-то тип вылез из этой колымаги и побежал за ней, вопя на бегу: „Лора, ты забыла сумку!“ Итак, ее зовут Лора. Сегодня утром она жевала жевательную резинку. Она опаздывала, но почему-то не особенно торопилась. Быть может, это я опоздал на урок? Быть может, у нас не совпадает расписание? Она шла и смотрела на платаны. На некоторых уже кое-где набухли почки, но до листьев еще далеко, что же касается моего обета, то он по-прежнему остается в силе. По правде сказать, мне никак не удается назвать ее Лорой. Для меня это слишком фамильярно, что ли. Ведь назвать ее так означало бы, что мы с ней близко знакомы. Нет, чтобы обратиться к ней вот так запросто, мне сначала нужно было бы ее поцеловать, чтобы мои губы ощутили вкус ее губ. Сегодня она ела апельсин вместе с кожурой, что за странная идея! Я тоже попробовал, но мне не понравилось: это и невкусно и непрактично, потому что пальцы становятся липкими. Испания занимает третье место среди стран — производителей апельсинов, после Израиля и Мальты. Сегодня утром она вышла из кафе „Галилей“ и столкнулась нос к носу с моей училкой французского по прозвищу Длинноносая, они пошли рядом, болтая, как две закадычные подружки. Так вместе они и вошли в здание лицея. Рядом с ней моя училка выглядела нескладной толстой кубышкой. Сегодня утром я побежал за ней, я хотел с ней заговорить, хотел ей сказать: „Лора“, хотел, чтобы ее глаза заглянули в мои, чтобы ее рот оставался закрытым или открылся бы только для того, чтобы произнести: „Да“, но я пронесся мимо нее вихрем, на всей скорости, ворвался в коллеж, расталкивая учеников, и побежал наверх, чтобы спрятаться в одном из классов. Сегодня утром у нее была желто-синяя спортивная сумка. Она выше ростом, чем моя училка гимнастики, и она гораздо красивее. Лора… Лора… Лора… Нет, никак мне не удается назвать тебя Лорой. Давай сначала поцелуемся. Я никогда не видел ее рук, потому что она либо ходит, засунув руки в карманы, либо носит перчатки, либо я нахожусь очень далеко, чтобы их хорошенько разглядеть. Я так боюсь, что она может быть замужем. Если она замужем… я ее… я ее… убью. На мой взгляд, ей года двадцать четыре. Мне-то тринадцать… что тут скажешь… дурацкий возраст… невозможно предугадать, кем ты станешь. Сейчас ты просто еще никто. Нет, я ее не убью… Я заканчиваю эту тетрадь. Я не хочу видеть ее руки. Сегодня она была в легком летнем платье и в туфлях на босу ногу. Я никогда прежде не видел нежную кожу Лоры. Это зрелище так тронуло меня, что мне стало очень грустно. И почему она ходит с голыми ногами? Ведь еще совсем не жарко, еще ведь только апрель. WXD310 — это номер машины, на которой Лора приезжает каждый четверг в лицей. Лора WXD310. А я… я — Пьер WXD645. Лора WXD645. Согласен, господин мэр… Согласна, господин мэр…»

Пьер опустил руку и пошарил под кроватью, чтобы выудить оттуда свою тетрадь. Каждый вечер у него было «свидание» с ней. У него на лбу была укреплена лампочка, как у шахтеров, державшаяся на двух регулируемых резинках. Он писал гелевой ручкой. Она нравилась ему потому, что писала тонко и четко, не царапая бумагу, как писала бы дорогая перьевая ручка. Обычно он перечитывал то, что написал накануне, ставил дату и записывал свои «замечания» относительно Лоры, оценивая ее по многим параметрам. «Высокая, гибкая, стройная, у нее такой вид, будто она всегда улыбается, даже когда она не улыбается вовсе; волосы у нее золотистые, кожа бледно-розовая, матовая; она идет, слегка покачиваясь на высоких каблуках, она всегда выглядит свежей и ослепительно-чистой, словно только что после купания, она прекрасна всегда, летом и зимой. Я закрываю ей глаза, я их вновь открываю; они у нее очень светлые, прозрачные, а ресницы — черные-черные. Кожа у нее ровная, гладкая, без единой морщинки, вся она так и дышит здоровьем и свежестью, кровь хорошо ее греет. Я целую ее и говорю ей: „Лора“. Это слово она любит больше всех других слов на свете, и я тоже. Вот и точка соприкосновения… Я знаю наперечет весь ее гардероб: одно платье, четыре куртки, два плаща, бежевое пальто, очень красивое, пригнанное точно по фигуре, с шикарным поясом, а второе под леопарда (на мой взгляд, просто жуткое), шесть пиджаков, четыре блузки, две пары перчаток (красные кожаные и красные шерстяные), не меньше пяти юбок, шесть-семь свитеров, два из них с отложным воротником, как у мужской рубашки (они мне не нравятся), а два белых с круглыми воротниками по типу водолазок мне очень нравятся, несколько пар джинсов и умопомрачительные облегающие брюки, терзающие мне сердце, а также еще одни черные брюки, но только обычные, нормальные, как у всех. Она носит полусапожки, туфли-мокасины, и никогда я не видел ее в кроссовках. Никогда не носит никаких головных уборов, ничего, кроме развевающихся по ветру волос. Иногда она красит губы. Характер… она благородна, непостоянна, ее можно назвать бунтовщицей, она вспыльчива, иногда бывает злой, по ее мнению, она всегда права… она странная, немного странная, порой робкая, а еще, пожалуй, она не слишком хитра. Так что я, наверное, умен за двоих. Ее расписание: три дня в неделю она появляется в лицее имени Галилея. В правом крыле коллеж, в левом — лицей, и общий внутренний двор. А что же во вторник, среду, субботу и воскресенье? Красная машина?»