– Да.

– Где камешки?

– Ничего не знаю.

– А ты, макаронник?

– Я не был с этими людьми.

– Прекрасно!

Я сполз со стола. Хоть я и с трудом держался на ногах, но был очень доволен, что снова стоял и чувствовал, как живительным огнем начинают гореть ступни ног. Они даже болели. Еще я ощущал, как кровь разливается по всему телу с такой силой, что достигает самых отдаленных его уголков, как она пульсирует и давит на стенки вен и артерий.

Тогда я подумал, что в тот день испытал самое страшное, что только может случиться, хуже уже не будет. Но я был далек от истины, слишком далек.

Нас с Педро поставили рядом. Начальник, снова обретший уверенность в себе, скомандовал:

– Снять с них комбинезоны!

Нас раздели. Оказавшись голым по пояс, я опять задрожал от холода.

– А теперь посмотрите сюда!

Из-под стола полицейские вытащили что-то вроде твердого пакета и поставили перед нами. Это был заледенелый труп, твердый, как доска. Глаза широко открыты, они неподвижны и холодны, словно два мраморных шарика. Жуткое зрелище! Большой Леон! Они заморозили его живьем!

– Смотрите хорошенько, – повторил начальник. – Ваш подельник не захотел говорить, вот мы и довели дело до конца. Теперь ваша очередь, если будете упрямиться и запираться. Я получил приказ быть беспощадным, поскольку ваше дело слишком серьезно. Этот ломбард – государственное учреждение, и в городе назревают неприятности. Население считает, что ограбление – дело рук чиновников. Так что либо вы говорите, либо через полчаса с вами произойдет то же, что с вашим подельником.

Я все еще не мог оправиться от потрясения, лишившего меня дара речи и способности соображать. В течение долгих трех секунд я собирался с мыслями и уже готов был заговорить. Единственное, что удерживало меня от подобной глупости, это то, что я не знал, где находятся другие тайники. Они мне ни за что не поверят, и я ввергну себя в еще большую опасность.

К своему полному изумлению, я услышал размеренный голос Педро:

– Что ж, посмотрим! Ты нас этим не запугаешь. Согласен, произошел несчастный случай! Ты не хотел его заморозить, а просто перемудрил – вот и все. Но с нами ты не хочешь повторять эту ошибку. Один, положим, сойдет тебе с рук, но превратить в ледяные глыбы трех иностранцев – это уж слишком! Не представляю, как ты сумеешь объяснить все это в двух разных посольствах. Один – куда ни шло, но трое – не пройдет.

Я не мог не восхититься хладнокровием и железной выдержкой Педро. Начальник смотрел на него спокойно, не перебивая. Затем, выдержав короткую паузу, произнес:

– Хоть ты и бандит, должен признать, что кишка у тебя не тонка. – И, обращаясь к остальным, продолжил: – Найдите им рубашки и отправьте в тюрьму. Судья разберется. С такими скотами бесполезно продолжать работу. Только время терять!

С этими словами он повернулся к нам спиной и вышел вон.

* * *

Через месяц меня освободили. Хозяин магазина галстуков подтвердил, что к нему я никогда не заходил, что было сущей правдой. Бармены показали, что я выпил две порции виски и уже заказал столик на одного, когда в ресторане появились двое остальных. По его словам, мы сильно удивились, встретившись случайно в этом городе. И тем не менее мне было дано указание покинуть страну в течение пяти суток, поскольку власти опасались, что я, так называемый соотечественник Леона (у него тоже был итальянский паспорт), обращусь в итальянское консульство и расскажу все, как было.

На допросе нам устроили очную ставку с одним типом, которого я в глаза никогда не видел. А вот Педро его знал. Это был наводчик, служащий ломбарда. В тот же вечер, после дележа добычи, этот раздолбай подарил великолепное старинное кольцо девчонке из ночного бара. Поставленной в известность полиции нетрудно было заставить его заговорить. Вот почему Большого Леона и Педро вычислили так быстро. Педро Чилиец влип крепко и остался в тюрьме.

С пятьюстами долларами в кармане я сел в самолет. К тайнику я и близко не подходил – не хотел рисковать. Через год я вернусь сюда за своим сокровищем. Итак, подведем итог жуткому кошмару, который я пережил. Газеты оценивали ограбление ломбарда в двести тысяч долларов. Если даже они преувеличивают вдвое, то все равно получается сто тысяч. Значит, в моей кубышке около тридцати тысяч долларов. Если учесть, что ценности в ломбарде закладываются по договорной цене, которая составляет половину их действительной стоимости, и если реализовать их напрямую, а не через перекупщика, то, по моим подсчетам, у меня может набраться кругленькая сумма – более шестидесяти тысяч долларов! Вполне достаточно, чтобы отомстить, при условии, что я не буду их проживать. Это святые деньги на святое дело. Их нельзя тратить ни на что другое ни под каким видом.

Для моего друга Леона это дело закончилось ужасно, а мне повезло. Может, придется еще помочь Чилийцу, но это пока неясно: наверняка через месяц-другой он пошлет какого-нибудь дружка за своей кубышкой, чтобы заплатить адвокату или организовать побег. Между прочим, как мы договаривались, каждый прятал свою долю сам, чтобы не было никакой связи с другими. Я был против, но что поделаешь, если в преступном мире южноамериканских стран так заведено: как только операция завершилась, каждый за себя и Бог за всех.

…И Бог за всех. Если Господь действительно спас меня, то он поступил более чем великодушно. Но не может быть, чтобы Всемилостивейший помогал мне ковать орудие мести! Господь не хочет, чтобы я мстил, – я это знаю. Очень хорошо помню свой последний день на каторге в Эль-Дорадо, накануне полного освобождения. Тогда мне захотелось возблагодарить Бога католиков. В волнении я сказал Ему: «Что я могу сделать в доказательство того, что я искренне благодарен Тебе за Твою заботу?» И мне показалось, что я услышал голос, говоривший со мной: «Оставь помыслы о мести». И я сказал: «Нет, только не это». Значит, вряд ли Господь оберегал меня в этой истории. Невозможно. Мне просто повезло, вот и все. Чертовски повезло. Всевышнему и дела нет до подобного дерьма!

Но результат налицо – он зарыт там, под вековым деревом. Гора свалилась с плеч: теперь есть на что реализовать свой план, вынашиваемый целых тринадцать лет.

Будем надеяться, что война пощадила ублюдков, спустивших меня вниз по сточной канаве! Мне осталось ждать часа «Ч». А пока надо устроиться на работу и спокойно жить! Придет день, и я откопаю свое сокровище.

Самолет летел высоко в ярко-голубом небе над покровом белоснежных облаков. На такой высоте помыслы у всех чисты, вот и я думал о своих близких: об отце, матери, семье – и лучезарном детстве. А там, внизу, под белыми облаками, плыли грязно-серые, шел грязный, серый дождь – точная картина мироустройства на земле: жажда власти, жажда доказать, что ты выше других, сухая, бездушная, свойственная некоторым жажда уничтожить человека во имя достижения чего-то или оправдания содеянного.

И вот я снова прибыл в Каракас, испытав огромное удовольствие от новой встречи с этим большим оживленным городом.