Борьба между расами, приводящая к тому, что низшие подчиняются высшим и даже уничтожаются ими — это не что-то прошлое или далёкое. Это то, что происходит у нас на глазах, под эгидой англосаксонской цивилизации, которой мы так гордимся и которую так любим связывать с самыми возвышенными идеалами.

Для расы, которая хочет удержать своё место в соревновании, уничтожение других рас является одним из суровых императивных условий. Мы можем стараться сделать эти условия более гуманными, но полностью их изменить мы не в силах — они слишком глубоко укоренены в тех физиологических основаниях, воздействия которых нам никогда не удастся избежать, пишет Кидд.

133.

Общей для Уоллеса, Грега, Гальтона и Кидда была обеспокоенность тем, что социальный ландшафт не совпадает с начерченной ими картой. Воспроизводятся не те люди. Отбор происходит не в пользу тех, в чью пользу он должен происходить. И тогда единственное утешение — бросить взгляд в сторону расовой борьбы. Там наконец-то теория явно совпадает с реальностью. Потому именно эта реальность однажды породила эту теорию.

Общей для всех них была также и обеспокоенность изменениями в обществе. Оно очень сильно отличалось от того, что они помнили с детства. А что если мы породили общество, которое в один прекрасный день сломает нас так же, как оно сломало дикарей. Не угрожает ли нам оно изнутри тайно подступающим расовым упадком? Не слишком ли далеко отошли мы от природы?

Общим для всех них было желание извинить и оправдать геноцид. Истребление было неизбежным, очевидно, оно добавляло жизненных сил тем, кто истреблял, и имело глубокие тайные причины. К тому же, и не таким уж ужасным оно было для своих жертв.

Быть уничтоженным — это нельзя было назвать «несчастьем», утверждает Гальтон. Скорее это было вопросом безразличия и апатии. Два пола просто потеряли друг к другу интерес после столкновения с цивилизацией, и таким образом их потомство сократилось. Это прискорбно, но вряд ли это можно назвать «несчастьем»…

Но что стало причиной такой апатии? Каковы были те глубокие физиологические причины, о которых так много говорили? В начале 1880-х годов во времена Хоуисона и Мариваля ответы на этот вопрос казались ясными и чёткими.[78]В 1890-х годах они растворились в тумане расизма.

134.

Встать, чтобы застрелили в затылок. Ожидая выстрела, боли, конца.

Нас много. Пока мы ждём, мы пишем. Мы стоим и пишем, прежде чем прозвучит выстрел.

Когда наши тела уже остыли, наконец прибывает денежный перевод на 25 крон. «Спасибо за сотрудничество», — говорится на корешке квитанции.

135.

Полагаю, я сумел показать, что одним из фундаментальных представлений XIX столетия было, что есть расы, народы, нации, племена, которые находятся в процессе вымирания. Или, как выразил это премьер-министр Англии лорд Солсбери в своей знаменитой речи в Альберт-холле 4 мая 1898 года: «Мы можем приблизительно разделить все нации мира на живые и вымирающие».[79]

Этот образ пугающе близко соответствовал реальности.

Слабые народы становятся всё слабее, а сильные всё сильнее, продолжил лорд Солсбери. Такова сама природа вещей: «живые нации присваивают территории вымирающих».

Он говорил правду. В течение XIX столетия европейцы вторгались на огромные территории Северной Азии и Северной Америки, Южной Америки, Африки и Австралии. А «вымирающие нации» вымирали потому, что их земли были отобраны.

Слово «геноцид» ещё не было изобретено. Но само явление уже существовало. Куртц называл его «exterminate all the brutes».

Я не утверждаю, что Джозеф Конрад слушал речь лорда Солсбери. Ему это было и не нужно. Достаточно уже и того, что он читал у Дилка в «Космополисе», у Уэллса в «Войне миров», у Грэма в «Мечте Хиггинсона». Как и все его современники, Конрад не мог не слышать о том непрерывном геноциде, что наложил печать на всё его столетие.

Не он, а мы вытесняем это знание. Это мы не хотим помнить. Это мы хотим, чтобы геноцид начинался и кончался нацизмом. Так нам гораздо спокойнее.

Я вполне уверен, что девятилетний Адольф Гитлер не был в Альберт-холле, когда там выступал лорд Солсбери. Ему и не нужно было. Он уже это знал.

Самый воздух, которым в детстве дышали он и другие люди Запада, был пронизан убеждением, что империализм — это биологически необходимый процесс, который, согласно законам природы, приводит к неизбежному уничтожению низших рас. Это убеждение уже стоило миллионов человеческих жизней, прежде чем Гитлер нашёл ему своё глубоко личное применение.

Das Recht der starkeren Rasse, die niedere zu Vernichten.[80]

136.

К середине XIX столетия немцы ещё не уничтожили ни одного народа и потому были в состоянии более критично оценивать происходящее, чем остальные европейцы.

Самое подробное из исследований народов, находящихся под угрозой уничтожения, было проведено Теодором Вайцем в «Antropologie der Naturvolker» («Антропологии примитивных народов») (1859–1862), где были собраны и проанализированы введения многих исследователей-путешественников. Его ученик, Георг Герланд, обратился к проблеме уничтожения в «Uber das Aussterben der Naturvolker» («О вымирании примитивных народов»).

Герланд рассматривает все возможные причины уничтожения, приводившиеся во время дебатов: плохой уход за собственным телом и за детьми у примитивных народов, табу на определённые виды еды, черты характера — такие, как леность, жестокость, меланхолия, сексуальная распущенность, пристрастие к одурманивающим веществам, растущее женское бесплодие, аборты, межплеменные войны, каннибализм и человеческие жертвоприношения, частые смертные приговоры, недружелюбное окружение и, наконец, влияние более высоких культур и методы обращения белых с колонизированными народами.

Он заключает, что именно болезни белых зачастую становились решающим фактором в уничтожении. Даже здоровые белые могут быть заразны, ибо они переносят «миазмы», «болезненную пыль», как в те дни называлось то, что сегодня мы бы назвали бактериями или вирусами.

Миазмы действуют тем сильнее, чем в более удалённом и свободном от этой «пыли» месте живут люди. Европейцы постепенно приобрели сопротивляемость к миазмам, которой не хватает тем, кто живёт на лоне природы. И потому они умирают.

Но ещё более важным фактором является враждебное поведение белых, вписавшее одну из самых мрачных страниц в историю человечества. То, что можно назвать «культурным насилием», куда действенней, чем насилие физическое, говорит Герланд.