Благодаря «юридическому гению» Джона Даллеса Версальский договор обзавелся той формулировкой 231-й статьи, с которой она вошла в историю под названием «вопроса о виновниках войны» (Kriegsschuldfrage). В соответствии с ней Германия была вынуждена принять на себя всю ответственность «за причинение всех потерь и ущерба, понесенных союзными державами и их народами, вследствие войны, навязанной им агрессией со стороны Германии». Сумму ущерба должна была определить комиссия экспертов к маю 1921 года [27][43][44][45][46]. Изначально французы запросили 269 млрд. компенсации [23], но под давлением союзников сумму к выплате Франции, Бельгии, Британии и другим странам согласовали на уровне 132 млрд. золотых марок (31,4 млрд. долларов). Когда же Германия объявила о невозможности дальнейших денежных выплат, французские и бельгийские войска оккупировали Рейнскую область [39]. Репарационными платежами управляла компания Morgan Guaranty [38].

Шестидесятилетний вице-президент США Чарльз Гейтс Дауэс был по совместительству директором-основателем крупнейшего чикагского банка «Центральный Трест Иллинойса», аффилированного с группой Моргана. Во время Первой мировой войны генерал Дауэс занимался военными поставками в Европу совместно с Бернардом Барухом и он же предложил «план Дауэса»: в ближайшие пять лет Германия выплачивает по полтора миллиарда марок золотом, потом — по два с половиной [33]. В 1923 году германская банковская система «оказалась буквально колонизована союзными инвесторами», 50 процентов всех депозитов германских банков принадлежали иностранцам [27]. План Дауэса предусматривал размещение в Германии банком Dillon, Read & Со 4 млрд. долларов с 1924 по 1929 год [42]. По меткому замечанию Г.Д. Препарата: «…неколебимое бремя репараций сковывало всякую свободную финансовую инициативу со стороны рейха. «Машина Дауэса» прочно и надежно пригвоздила Германию к кресту». У бывшего статс-секретаря финансов кайзеровской Германии, Карла Гельфериха, были основания оценивать план Дауэса как шаг на пути «вечного порабощения» Германии. Сам план, по мнению немецкого исследователя Уильяма Ф. Энгдаля, подготовили в Morgan & Co, контролируемым на тот момент Ротшильдами и Варбургами, а реализацией плана занимался назначенный в 1923 году глава Рейхсбанка Ялмар Шахт [24][26][27], написавший в своем дневнике в 1929 году следующие слова: «Германия за 5 лет получила столько же иностранных займов, сколько их получила Америка за 40 лет, предшествовавших Первой мировой войне» [54]. После того как этот весьма достойный человек занял пост главы Рейхсбанка, под право контроля немецких железных дорог и банков Штаты выдали Веймарской республике первый кредит в 200 миллионов долларов на восстановление экономики. План Дауэса Большая советская энциклопедия 1928 года оценила так: «Американские кредиты широкой волной залили народное хозяйство», а немецкая экономика окончательно попала в зависимость от краткосрочных кредитов лондонских и нью-йоркских банков, а также их парижских партнеров. При этом германский долг позволял Америке внедряться в германскую экономику, не тратя ни цента. Получалось так потому, что американские банки, предоставившие Германии кредиты, тут же выпустили под них облигации, раскупленные рядовыми американцами [33][55], в частности J.P. Morgan & Co разместили в США облигаций Международного золотого займа, предоставленного Германии по плану Дауэса на сумму 200 с лишним миллионов долларов [42].

Американские же ссуды позволяли выплачивать репарации Британии и Франции, которые, также тратили их на закрытие долга, рожденного колоссальными военными расходами Первой мировой. Германия в период 1925–1929 годов получила по плану Дауэса 2,5 млрд. долларов от США и еще 1,5 от Великобритании, что в современных ценах составит около 400 млрд. долларов [54]. Всего же между 1921 и 1931 годами международные банки ссудили Германии около 27 млрд. долларов, из которых 10–15 млрд. В период с 1924–1929 гг., а страны Антанты получили около 19,1 млрд. долларов в виде репараций. Примерно в этот же период иностранный долг Германии вырос более чем на 30 млрд. марок [39][56]. Примечательно, что при этом все страны-участники финансового круговорота были обязаны согласовывать свою дальнейшую политику с кредиторами, так, согласно плану Дауэса Центробанк Германии (Reichsbank) становился независимым от государства и управлялся Генеральным советом, состоящим из «признанных экспертов мира финансов» из Великобритании, Франции, Италии, США, Бельгии, Голландии и Швейцарии [57].

Возвращаясь к судьбе немецкой делегации на переговорах, нужно отметить человека, без которого I.G. Farben вряд ли бы состоялся. На его карьерный успех невольно повлияло то, что его отец, тоже Карл Бош, организовал со своим сводным братом фирму Bosch & Haage, которая занималась поставками газа и скобяных изделий, и после школы он отправил будущего нобелевского лауреата на сталеплавильный завод. Полученный опыт работы с металлами помог Карлу Бошу-младшему найти ошибку в технологии, предложенной В. Оствальдом и запустить установку, собираемую концерном BASF. Работающая установка делала руководителя группы Фрица Хабера потенциально очень богатым человеком. Новые контрактные условия помимо приличного оклада предполагали премии за каждый произведенный килограмм аммиака [58], а Карл Бош был замечен главой «комитета Хабера». Став влиятельной фигурой в немецкой промышленности Бош был включен в состав немецкой делегации на Парижской мирной конференции [59], где он выслушивал все возрастающие требования победившей стороны. Союзники потребовали право выкупить четверть I.G. по цене ниже рыночной до 1 января 1925 года, ни один патент или актив не будет возвращен прежним владельцам в счет компенсации военных издержек, права немецких торговых марок будут аннулированы.

После требования сравнять с землей сами немецкие предприятия Карл Бош не выдержал, и под покровом ночи выбравшись по карнизу, перебравшись через колючую проволоку, покинул отель-тюрьму, где содержали немецкую делегацию и встретился с Джозефом Фроссаром (Joseph Frossard), служащим немецкого химического предприятия во Франции, конфискованного с началом военных действий. Через него Бош предложил передать союзникам технологию процесса Хабера-Боша лишь за 10 % ее номинальной стоимости в обмен на отмену решения о разрушении заводов в Леверкузене, Опау, Людвигсхафене, Лойне и Хехсте и небольшое вознаграждение с каждой произведенной тонны продукции. Двумя днями позже Бош покинул территорию немецкой делегации уже через главные ворота для переговоров с французскими министрами. Бош объяснял стратегическое значение химических предприятий в производстве удобрений и что их закрытие вызовет в Германии голод. Французская сторона запросила строительство аналогичных предприятий на французской территории с обучением персонала, Бош запросил вернуть 50 % конфискованных предприятий [23][59]. Бош убедил бывших противников, что им необходима сильная Германия — единственный достойный оплот борьбы с коммунизмом [22]. Так Бош стал директором BASF, a I.G. начал превращаться в международный картель.

Об обучении персонала французская сторона заговорила не зря, немецкие технологии представляли серьезный интерес. Когда 4 ноября 1918 года наблюдатель совета директоров завода Людвигсхафен заговорил об оккупации BASF вражескими войсками, то технические приборы и разработки были разрушены или спрятаны, а несколько тонн химических компонентов и готовой продукции были отправлены вглубь Германии, ибо остальное было вывезено в счет репараций. Бош пытался спасти документацию и оборудование, оставив целым производство селитры, но под разными предлогами отказывался его запускать. Союзники попытались схватить Хабера, но тот скрылся в Швейцарии.