Клауд, нахохлившись, сидел на верхушке молоденькой пихты и глупо таращился на ло Вима.

Стрела тихо легла на тетиву.

На этот раз ло Вим не промахнулся: клауд, пронзенный насквозь, неловко свалился на толстую хвойную подушку; верхушка пихты так и осталась изогнутой.

Теперь можно было не торопиться. Освободив упряжь, ло Вим бережно уложил ее в заплечную сумку; отыскал поблизости полость и бросил в клейкое густо-зеленое месиво крылья-семена: пусть здесь вырастет клен. Вытер меч и лишь после этого подошел к поверженному воришке-клауду. Первым делом браслет: с трудом разжав клюв, ло Вим наконец коснулся магической вещи. Изжелта-тусклый металл приятно холодил пальцы. Тончайшая вязь, работа древних мастеров… А какие камни!

Браслет он завернул в чистую тряпицу и заботливо уложил на самое дно сумки. Теперь стрела: зачем бросать зря? Поддев ножом, освободил ее, оттер загустевшую кровь и сунул в колчан, а тушку клауда спровадил в полость вслед за семенами клена. Там жадно забулькало: Лист любил мясо. ло Вим тоже любил мясо, но клауда стал бы есть только в очень голодное время, а сейчас, хвала Высоте, пищи на Листах хватало, благо лето. Северная зима сей год выдалась мягкая, да еще Лист не летал в этот раз к полюсу – чем не жизнь? Вот еще бы южную переждать так же…

Солнце плыло к горизонту точно на западе – стояла самая середина лета. Скоро точка заката станет смещаться к югу, а день и ночь будут укорачиваться, пока солнце вовсе не перестанет прятаться за горизонтом. Впрочем, как и подниматься над ним: будет маячить багровым полукругом, выставив из-за края Мира крутой бок, и будут висеть долгие сумерки южной зимы. А потом солнце неспешно колыхнется у точки Юга, оставив над горизонтом всего четверть диска, а потом подрастет. Пока в первый раз не спрячется, совсем ненадолго. А еще позже Мир и Высота снова вспомнят, что такое ночь.

Так было на экваторе, где обычно парили Листы. Но на полюсах, ло Вим знал, все совершенно иначе. Полгода туда вообще не приходит Свет. Потом розовый краешек светила осторожно выглядывает из-за горизонта, словно желает удостовериться: нет ли чего страшного? И начинает солнце кружить, постепенно поднимаясь. А потом оторвется от горизонта, взберется по спирали выше и выше и застынет в зените. Повисит неподвижно – и так же по спирали спустится, чтобы скрыться на полгода. Чудно там, на полюсах.

ло Вим полюса не любил. Полгода мрак и холод, полгода жара – и беспощадные потоки света. Иное дело экватор: день-ночь, зима-лето-зима, всего в меру – и тепла, и прохлады, и тьмы, и солнца. Не зря Листы почти всего парят здесь. Кому охота жариться? О холоде речи нет: на ночной полюс Листы не летали никогда.

А вот дневной приходилось видеть: каждый Лист раз в два-четыре года спешил туда, чтобы соединиться с другими в сплошной многокилометровый ковер. Нелетающая и непарящая живность в это время кочевала с Листа на Лист, ветер разносил споры и семена, молодые Листы отделялись от материнских и уходили в самостоятельный полет. Да и люди обычно переселялись на новый, свежий и полный сил Лист именно в эту пору, давая возможность прежнему отдохнуть и восстановиться, ибо жить бесконечно на одном и том же Листе нельзя, ведь он кормит и поит людей, а значит отдает им часть своей жизни. Люди никогда не задерживались на Листах дольше срока: зачем губить свой летающий Дом?

Лист, приютивший клан ло Вима, нависал чуть не над самой головой. Снизу ясно виделись молодые побеги. Выпуклое тело, похожее на тяжкое зеленое облако, казалось необъяснимо уместным здесь, в небе.

Ветер гнал оба Листа вдоль побережья Кольцевого Океана, опоясавшего Мир по экватору. Ничто не предвещало перемены погоды, Листы так и будут лететь вместе, изредка меняя высоту и сближаясь. А раз так, можно и поохотиться. Проверив оружие, ло Вим быстро зашагал вглубь Листа, решив не спешить с возвращением.

Пихты и секвойи становились все выше – в два-три человеческих роста. Поверхность Листа устилал пожелтевший ковер из плотно слежавшейся хвои и сухих веток. Под ногами шныряли джары – крупные, с ладонь, короеды. Миграция у них, что ли? Обычно их вот так запросто не встретишь.

ло Вим шагал к лиственной зоне. Деревья росли на Листах всегда одинаково: у полуиссохшего черенка («кормы») – лиственные: платаны, клены, акации, браки. На «носу» – хвойные: пихты, веши, секвойи, сосны. Конечно, одиночные деревья попадались и в чужой зоне, но довольно редко. Только клены, дающие людям крылья, встречались чаще остальных, особенно между второй и первой кромками. Неудивительно, ведь все, имеющие крылья, садились именно здесь, между кромками, и бросали семена в ближайшую полость. А клен – дерево неприхотливое, да и Листы их любят…

«Хорошо бы добыть зубра…» – думал ло Вим на ходу. Хотелось обрадовать клан и Семью достойной добычей. Клыкастые и коварные хищники беспощадно истреблялись на обитаемых Листах; добыть же зубра на стороне считалось доблестью.

Торопливо убрался с дороги желтый барсук, поедавший ягоды вики. Свистали в ветвях пересмешники. Доносился дробный перестук дятлов-кочевников. Лист, несмотря на молодость, кишел живностью.

До полян, обычных на границе хвойной и лиственной зон, взгляд охотника не встретил ничего достойного стрелы или клинка. Оставалось надеяться на лиственную: дичи там, как правило, больше. Травоядные держались ее из-за богатого подлеска, хищники – из-за травоядных. Да и вообще, на корме жизни всегда больше, чем на носу.

ло Вим вышел на поляну; лучи солнца косо падали на овальную проплешину и после лесного сумрака были нестерпимо ярки. Густая трава, взросшая на зеленом теле Листа, разостлалась пушистым ковром. Табунок оленей рванулся с поляны в чащу. ло Вим улыбнулся: наверное, до темноты успеет добыть ужин для всего клана.

На хоженую тропинку он набрел, пересекая следующую поляну. Вряд ли зверью по силам протоптать такую. Значит, здесь кто-то живет? Абсурд. Обитай здесь чей-нибудь клан, ло Вим давно бы уже встретил следы человеческой деятельности. Оставалось почти невероятное – отшельник. Много лет ло Вим и клан логвита Анта не слышали об отшельниках. Большинство, особенно молодежь, считали, что их и не было никогда.

ло Вим замер, глядя на тропинку и погрузившись в размышления. Но ненадолго.

Потому что…

…что-то гибкое и тяжелое обрушилось на него со спины. Бок и правое плечо пронзила острая боль. Тело сработало само: левая рука молниеносно сомкнулась на рукояти кинжала и вспорола бок нападавшему.

Зубр – а это был именно зубр – взревев, метнулся в сторону. От толчка ло Вим упал. По плечу и раненому боку струил горячий кровавый поток. Оскалив белоснежные клыки, зверь готовился к новому прыжку. Зубки у него были ого-го, не зря же его нарекли «зубром»…

Собрав в тугой комок волю и остатки сил, ло Вим поднялся на колени, кинжал ткнул в землю, отметив место, и, шипя, извлек меч. Было это ужасно неудобно, однако ло Вим забыл об удобстве – дело коснулось жизни, и думать было некогда. Бой – время мудрости рук.

Зубру тоже досталось: алое пятно расползалось по боку, кровь струила сквозь густую желтоватую шерсть.