Готлиб проглотил этот урок хороших манер и подумал: а что бы сказал паша об остальных драгоценностях, которые он сохранил для удовольствия, а быть может, и как напоминание о преступлениях, совершенных им ради своей свободы. Он опасался также, что паша начнет расспрашивать его о Ренненкампфах, а это имя, как и столько других, он выбрал случайно, услышав его в Вене.

Тем не менее Божий суд свершился.

Как-то днем, когда паша и Готлиб потягивали свой кофе на палубе, умиротворенно рассматривая правый берег Дуная, Болгарию, Байрак-паша вдруг объявил:

— Ваше имя показалось мне смутно знакомым. Потом я вспомнил, что оно попадалось мне в книгах об истории Великой Ливонии. Ваш род знаменит.

— Конечно, — ответил Готлиб, насторожившись.

— Один из ваших предков в начале пятнадцатого века стал героем при Танненберге, в битве против поляков.

У Готлиба пересохло в горле: черт побери, сам-то он даже не подозревал о существовании этого прославленного лжепредка.

— Как же его звали? — спросил паша.

— Готлиб, — ответил Готлиб уверенно, хотя и понятия об этом не имел.

— Ну разумеется, разумеется. Потом другой Ренненкампф безуспешно сражался против нас при Козмине, в Молдавии, вы знали?

— Давние дела, — ответил Готлиб небрежно.

— Действительно, это было в тысяча четыреста девяносто втором году. И вот потомки извечных врагов вместе попивают кофе на Дунае, — сказал паша со смехом. — И один из них спас другому жизнь!

Готлиб сделал вид, будто тоже находит ситуацию пикантной, и заметил, что 1492 год был также годом открытия Америки. Беседа отклонилась в сторону, к его большому облегчению.

Он решил, что в будущем надо тщательнее разузнавать историю имен, которые собираешься позаимствовать.

Но наконец они приплыли.

При виде вымпела «Ангельского бриза» на набережной воцарилась немалая суета. Встречать пашу и его свиту явились военные, все с кривыми саблями на боку, подозрительно разглядывая двоих франгисов, следовавших за ним: заложники? Готлиб даже подумал, уж не бросят ли его с Альбрехтом в темные застенки, где они и закончат свои дни? Он вспомнил взгляд темешварского капитана и пожалел о своей неосторожности. Ощупал кинжал, потом шпагу. Но что толку от его жалкого оружия против толпы этих усачей? Все же через несколько мгновений, когда его с Альбрехтом пригласили занять место в носилках, он успокоился. Их багаж погрузили на мулов. Гости раскинулись на подушках и последовали за караваном, который двигался вдоль моря под охраной всадников. Потом, все так же в носилках, покачивание которых нагоняло легкую тошноту, вступили в сады, благоухавшие розами, резедой, жасмином, гардениями и бог знает чем еще. Над их головами источали сладкий аромат кисточки ложных акаций. Носильщики доставили их к большому двухэтажному дому, на крыльце которого Байрак-паша объявил своему гостю:

— Граф, мои слуги проводят вас в ваши покои. Когда вы отдохнете и освежитесь, мы встретимся, если вам угодно, на большой центральной террасе.

В голосе паши вновь послышались повелительные нотки, которые смутили Готлиба. Он уже отвык от подобного обращения, но приходилось покоряться обстоятельствам. Он вошел в дом — первый дом на Востоке, который ему довелось посетить. Жилище было совершенно не похоже на те, что были ему знакомы. Казалось, что вся обстановка состоит лишь из диванов, подушек, низких столиков, ширм, а еще шкафов, и все это словно плыло по морю ковров с островками жаровен; но ни один предмет мебели, ни одна дверь не запиралась на ключ. Тут наверняка жили в доверии. Но в первую очередь это жилище напоминало лагерную стоянку, где ткань шатра заменили стенами. Похоже, турки лишь ненадолго заглядывали к себе домой. Покои были восхитительно просторны, с прекрасным видом на море, столь хорошо продуманным, что казалось, будто помещение естественно перетекает в эти жидкие пространства.

Альбрехт затащил сундуки в угол. Поскольку слуга не мог следить за вещами постоянно, Готлиб приказал запереть их на ключ, а наиболее ценные из своих сокровищ переложил в маленький кошелек, который предусмотрительно взял с собой в путешествие.

В дверь постучал негр, бывший, видимо, доверенным лицом паши.

— Меня зовут Осман, — произнес он по-французски, но с акцентом, придававшим этому языку оттенок какого-то экзотичного диалекта. — Вас ждет баня и массаж. Рабы проводят вас.

В течение последующего часа Готлиба с Альбрехтом распаривали, скоблили сверху донизу, от мочек ушей до пальцев на ногах, жесткой мочалкой из лыка, затем месили и разминали до потери дыхания, растирая какими-то терпкими маслами и эссенциями, в которых Готлиб уловил запах сандала и камфары, наконец облили свежей водой и насухо вытерли.

— С меня всю кожу содрали, — со стоном пожаловался Альбрехт.

— С меня тоже. Но та, что была под ней, оказалась гораздо белее, чем я предполагал, — откликнулся его хозяин. — Да и ты теперь благоухаешь добродетелью.

Осман повел их на террасу, где уже ждал паша.

Это была почти эспланада, возвышавшаяся над морем. Перила украшали вазы с благоухающими гардениями. Угасающий свет неба окрашивал море пурпуром.

— Добро пожаловать, граф, — сказал паша, поднимаясь навстречу Готлибу. — Вот вы и на варварском Востоке.

— Это бесспорно преддверие самого рая, — шутливо отозвался Готлиб.

Слуга подал ему кубок с вином цвета закатного моря и с такими же золотыми блестками внутри. Готлиб прищурился и поднес чашу поближе к глазам.

— Да, граф, — сказал паша медоточиво, заметив его жест, — это действительно золотые чешуйки. Наши врачи уверяют, что этот металл обеспечивает не только благополучие, но и здоровье. Несколько золотых крупинок в питье не только побуждают к умеренности, но и поддерживают равновесие разных жидкостей в организме. Что же касается самого напитка, то как раз принятым в раю правоверным и обещает его Пророк. Так что, думаю, сегодня нам оно тоже позволено.

Он поднял свой кубок за здоровье гостя, и очарованный Готлиб отпил свой первый глоток золота.

Посреди террасы поставили накрытый стол, затем два сиденья и три высоких светильника. Паша пригласил Готлиба к столу. Когда они расселись, слуги подали сначала множество салатов, про которые Готлиб даже не смог бы сказать, из чего они приготовлены. Затем последовало блюдо из маленьких жареных рыбок, ягненок, рис, тоже казавшийся золотым…

Альбрехт, сидевший в полусотне шагов от них, ел в одиночестве, совершенно изумленный.

— Вы возбудили мое любопытство, граф, — заявил паша. — Вы первый человек в мире, которому я обязан своей жизнью, потому что прежде сам был единственным ее хранителем. Я склонен видеть в этом знак небес. К тому же вы необычайно молоды — и для роли моего спасителя, и чтобы пуститься одному в путешествие, о котором упоминали. Но еще больше меня озадачила сама цель этого путешествия, если она действительно такова, как вы говорите. Я сразу же подверг ее сомнению — не думаю, что упомянутые вами секреты существуют. Сами-то вы это знаете?