Сейчас же меня интересовало одно: чувствует ли этот чудак то же, что и я?

Размышляя таким образом, я не заметила, что в кухне все стихло – ни единого звука, даже сковородка перестала шипеть. Он замер, продолжая стоять ко мне спиной.

Не знаю, сколько прошло минут, пока я услышала его приглушенный, тревожный голос:

– Вы – здесь?..

Этого было достаточно, чтобы понять: чувствует!

– Может, перейдем на ты? – сказала я.

Он обернулся ко мне с улыбкой облегчения:

– Думал, что ты мне померещилась. Померещилась – и сбежала.

– В лазейку? – улыбнулась я.

– Что? – не понял он.

– Разве ты не знаешь? – лукаво сказала я и решила немного пошутить, повторив то, что недавно услышала в этой же квартире: – Есть гипотеза, что пространство совместно со временем имеет спиральное построение по временной координате… Это выглядит примерно так…

И я сделала то же, что делал он: оторвала от газеты полоску, нанесла на нее «ось времени», намотала на палец и проколола в одном месте зубцом вилки. Он смотрел на мои манипуляции широко открытыми глазами и молчал.

– Течение времени тянет нас в одном направлении – из прошлого в будущее, и мы бессильны даже притормозить в нем, – продолжала я, вспоминая и повторяя его же недавние слова, услышанные здесь. – Но если пойти перпендикулярно, попадаешь в лазейку и…

Глаза его расширились, он пошатнулся.

Даже показалось, что он теряет сознание. Это был прекрасный повод подойти и сделать то, что я хотела… Он крепко обнял меня. Я почувствовала, как сильно он дрожит и… как уютно быть в его объятиях.

– Ты… ты… сказала то, над чем я давно работаю, но не мог так точно и так просто сформулировать! Ты тоже в это веришь?!

Теперь я ответила совершенно уверенно:

– Верю.

– Это невероятно! И все, что происходит сейчас, – невероятно. Ты пришла ко мне… – Он осторожно взял мое лицо в руки, повернул к себе, и меня осветило таким светом, что я закрыла глаза. – Я знал, что ты придешь…

…Его прикосновения прорастали в ней, пускали корни, как деревья, оплетая и проникая в каждую клетку. И она медленно начала растворяться в нем, как сахар в стакане с водой. Таяла, теряла ощущение собственного тела, свое такое незаурядное «я», давний эгоизм брать и получать, прислушиваться только к себе. Все, все отпало.

Она стала невесомой, как свет.

Ведь он окутывал ее светом.

Она стала водой, ведь он окутывал ее теплыми волнами – и сам был, как море.

Она стала музыкой.

Ведь он играл на ней без единой фальшивой ноты.

Еще никогда у нее не возникало чувства такого неистового, почти нереального родства. Всегда что-то мешало – то запах чужого тела, то поспешность, с которой к ней прикасались, то какие-то специфические восклицания и словечки, раздражавшие ее. А здесь было полное ощущение сообщающихся сосудов.

Они просто перетекли друг в друга без какого-либо внешнего раздражителя.

Все, что он делал, было ради нее.

Только ради нее…

Она вспомнила, как в детстве падала в траву, обхватывала руками землю и чувствовала, как через переплетенные сосуды этой травы в нее втекает странное и неизвестное чувство полного слияния с природой, с чем-то более сильным и истинным, чем то, что можно высказать словами. Он дал название этому ощущению – дар любить. И все встало на свои места. Он сказал: «Есть – отношения, а есть – любовь. Отношений в миллион раз больше, чем любви». Она никогда не задумывалась над этим!

Действительно, все, что она видела вокруг себя – среди людей, – все, что казалось любовью, этим затертым и тысячу раз повторяемым словом, которое произносилось без единого сомнения на свадьбах и всяких семейных мероприятиях, по большей части оказывалось именно «отношениями». Семейными, дружескими, скандальными, устоявшимися, прагматичными, скоротечными, благородными, грубыми, докучливыми, внебрачными, деловыми, партнерскими, высокими и низкими, тяжелыми и легкими, зацикленными, эгоистичными, взвешенными, скучными, будничными. А любовь была просто любовью и не нуждалась в эпитетах…

«…Каждое мгновение с тобой – такое плотное, как капля воды, плавающая в невесомости. Не растекается, не падает вниз, не разбивается, не уплывает. Благодаря тебе я знаю одну важную вещь. Она открылась мне, как самая главная истина, как толкование Библии, как понимание всего сокровенного, что может быть доступно только избранным: теперь я знаю, что такое любовь. Как знаю и то, что ее сущность и смысл открываются далеко не всем. И не зависят от чего-то внешнего. Любовь – дар, который живет внутри каждого, но может никогда не раскрыться. Так и остается до конца жизни – какой-то мизерной, съеженной и даже лишней клеткой. Потому что ни один луч не осветил ее, не дал ей жизнь, не окропил живой водой. Я не видела никакой разницы между отношениями и любовью, как не видят ее миллионы других. Ты научил меня видеть эту огромную разницу. Отношения – длятся, любовь – живет. Она всегда свежа, никакая обыденность не может затянуть ее илом. К любви невозможно привыкнуть! В этом и состоит проверка, что у вас – любовь или отношения. Ты, именно ты, научил меня этому.

Но если бы в тебе самом не было этого дара, ничего бы не произошло!

Извини, что подвергаю нас такому испытанию. Тебе опять придется ждать. А я не знаю, смогу ли вернуться».

Я поставила точку.

Свернула листок треугольником и посмотрела по сторонам. Утренний свет уже полз по стенам, еще пять минут – и настанет новый день. Совсем другой новый день, в котором и я буду другой. И потом, когда он пройдет, и потом, когда пройдут миллионы дней от этой ночи.

Я сняла со стены фотографию, погладила ее пальцем, перевернула и отогнула гвоздики, осторожно вынула стекло и картон, удерживавшие ее. Положила листок между картоном и снимком и так же осторожно поставила все на свои места, повесила фото назад, на стену.

Больше всего мне хотелось вернуться в спальню, влезть под одеяло, нырнуть под его руку, снова врасти в него, чувствуя себя в безопасности.

Но у меня была еще масса нерешенных дел, которые я не могла переложить даже на него. Я тихо оделась и неслышно вышла за дверь.

Замок щелкнул слишком громко.

Я стремглав помчалась по лестнице.

И мчалась без остановок еще пару кварталов, пока хватало сил и дыхания, чтобы не повернуть назад…

…Было около шести утра. Я не садилась в транспорт – куда спешить? Если и стоит куда-то бежать, так это назад, туда, где сейчас, наверное, царит отчаяние. Но я знала: все смогу исправить позже. В данном случае не может быть никаких «если бы». И эта уверенность придавала сил двигаться все дальше и дальше от дома.