— Эй. Дай мне стрельнуть, — подал голос сын убитого Антипом Данилова.

В ответ отец лишь покачал головой, и усмехнулся. Неужели тот действительно думал, что ему удастся так легко его провести. И это с пылающей во взгляде ненавистью. Потом обернулся к пленникам, стоящим на коленях, и под нескончаемые завывания и мольбы о пощаде, хладнокровно их расстрелял.

Ну или выглядел при этом хладнокровным. Все же Виктору хотелось верить, что его отец не настолько зачерствел, чтобы походя лишить жизни двенадцать пленных. А с другой стороны, куда их девать? Отпустить? Этих? У каждого из которых имеется Умение «Палач»? Судить? Ну и как их до этого суда довести? И вообще, прав ли Виктор в своих этих беспомощных метаниях? Может и не прав. Но отец стал пугать его еще больше…

Оружие они забрали не все. Разболтанный, видавший виды Наган, и четыре мосинские драгунки Антип оставил лежать на столе, присовокупив к ним пару сотен патронов. Остальное навьючили на лошадей. Усадили в седла пленного одаренного, и того самого рабочего. Остальные остались связанными у деревьев.

С полянки они ушли на рысях, двигаясь на этот раз пусть по плохонькой, но все же дороге, наезженной гужевыми повозками. Оно и проще, и направление вполне приемлемое. Тут главное выйти из леса, а там уже можно будет двигаться как дорогами, так и по степи.

Минут через пять скачки, ссадили рабочего и отпустили. Вернется обратно, освободит товарищей по несчастью, а там уж пусть выбираются по способности. Направление, в каком им следует двигаться, Антип указал. Остальное его не касается. Вот если бы были выходцами из ДВР, тогда хочешь не хочешь, а пришлось бы впрягаться в это ярмо.

Отправив рабочего, вновь пришпорили коней. Чтобы уже с гарантией их никто не догнал. А то присутствовала уверенность, что тот паренек рванет за ними, едва только завладев оружием. А уж в том, что он его себе непременно выгрызет никаких сомнений. Виктор именно так и поступил бы.

Вскоре вышли из леса на открытый простор. Не то чтобы совсем. Хватает тут и холмов и зарослей высоких трав, значительно ограничивающих видимость. Так что, дорога, что вьется серой пыльной лентой то и дело теряется из виду. Но это все же не лес, когда дальше десятка шагов уже ничего не рассмотреть из-за густого подлеска.

Опять же, есть и обширные участки где траву подъели стада животных. Тут скотоводство развито хорошо. А тогда уж видно и на километры. Как раз на такой участок они сейчас и выехали, перейдя на шаг. Лошадь не может все время бежать. Рысь нужно постоянно чередовать с шагом.

— Батя, а чего мы не дождались ночи? — спросил Виктор.

На рысях особо не поговоришь, а вот теперь можно. Опять же, чувство вины перед отцом, за крамольные мысли, за блуждающие в душе чувства и за пробегающий по телу холодным ознобом страх.

— Так ить сегодня же в ночь спецназ пойдет на эту сторону. А чего ребятам за зря рисковать. Опять же, если повстречаем их, то может статься и так, что пленника у нас отожмут, и поставят его пленение себе в заслугу. Я ить рассчитывал, что с них получится взять весь потребный тебе опыт. Но вот, не вышло. А значит нужно будет добирать. А для того, вся заслуга должна оказаться только нашей. Тогда уж Трифонович расстарается, — словоохотливо объяснил отец.

До этого мгновения мрачный как туча, он тут же преобразился. Явно тяготился отстраненностью Виктора, и резко изменившимся к нему отношением. Любил он сына. Всех детей любил. И в жене души не чаял. Через них ушел со службы и осел на земле. Через них ни разу не помыслил о том, чтобы отправиться искать счастья на Колыме, хотя и ни раз ловил себя на такой мысли. Тесно было его душе в домашней клетке. Но любовь к своим оказалась сильнее.

Одна у него была отдушина. В зиму уходил на промысел пушного зверя. Выслеживал медвежьи берлоги и брал косолапых в одиночку. Не убивая спящими, а выманивая их наружу. Охотился за кабанами, и отстреливал волков. Но все это не то. Со вчерашнего вечера его буквально трясло от нетерпения. Сегодня же он всем своим существом ощутил столь желанный огонь струящийся по жилам. Пусть и продлилось это недолго.

Вот только этим самым он оттолкнул сына. И в полной мере сознавал это, боясь как бы тот не отрекся от отца, увидев другую его сущность. Звериную. Ту, которую он всегда прятал от близких. А потому когда сын заговорил с ним, для Антипа это явилось светлым лучиком, пробившимся сквозь мрачную тучу. И он тут же ухватился за него, как утопающий за соломинку.

— Сынок, ты опыт свой пока еще не трогал?

— Нет.

— Вот и не трож, пока не выберемся на свою сторону. Я конечно постараюсь выбить из Трифоновича все недостающее. Но кто ведает, что из этого получится. Да и трофеев наших не достанет, чтобы прикупить в банке. А там глядишь сгодится и на что более стоящее. Ить сам сказываешь, что помощь от тех надбавок выходит серьезная.

— Ну как сказать, серьезная. Вчера, когда бежали, я думал помру.

— Ну так, тяжко было, чего уж. Сколько ты отдохнул за минувшие сутки. Часа три? И ничего. Эвон каким молодцом. Об этом ты думал?

— Нет, не думал, — тряхнув головой вынужден был признать парень.

— Вот то-то и оно, — хмыкнул Антип. — Так что, работают надбавки, что ты в Выносливость вложил. Еще как работают.

— А ты как же? Ты ведь без них справляешься. И выглядишь куда бодрее меня.

— Со мной все просто. С одной стороны, у меня за плечами такая школа, что мама не горюй. А с другой, я еще на заставе выпил «балтийский чаек». Кокаин смешанный со спиртом. Бодрит так, что я еще дня два буду свежим огурцом. Оно и сон разгоняет, и усталость не так одолевает. Только потом сомлею непременно. Ну да, к тому времени мы уж выберемся. А нет, выпью еще. Вот и выходит, что ты на надбавках, а я на «чаечке», только от него вред приключится, если увлекаться. А так-то, ничего страшного. Эй, обезьяна, ты эти места знаешь, как нам не по дороге выйти к Уссури? — обратился Антип к ехавшему рядом пленнику.

Придерживаться и дальше наезженных путей довольно опасно. Соваться в степь, не зная местности, глупо. Это только кажется, что по ней можно ехать в любом направлении. Если