Ортодоксальные писания, напротив, большей частью сохранились, хотя часто возникают трудности с определением авторства этих произведений [202]. Так, некоторые написанные после 430 г. проповеди приписываются, с одной стороны, Августину, с другой – его ученику Кводвультдеусу, который стал карфагенским митрополитом около 437 г. Сходная ситуация сложилась с сочинениями Вигилия Тапсского (участник религиозной дискуссии 484 г.). Выдающимися богословами наряду с вышеназванными были также митрополит Евгений, написавший в роковые 483-484 гг. «Liber fidei catholicae», епископы Виктор из Виты и Фульгенций Руспийский, а также ученик Фульгенция Ферранд. В то время как Ферранд неукоснительно следует по стопам своего учителя, Виктор вносит в теологию свой вклад, прежде всего в области агиографии. Мнение Л. Шмидта, что «Historia persecutionis Africanae provinciae» («История разорения африканской провинции») Виктора представляет собой ни что иное, как «одностороннее тенденциозное сочинение, которому не хватает объективности» [203], после исследований Куртуа больше не может считаться определяющим. Ибо наряду с переработкой агиографии Виктор приводит бесценные культурно-исторические сведения о времени Гейзериха и Гунериха, так что без него история Северной Африки конца V в. была бы «почти белой страницей». Если ценность Виктора заключается прежде всего в его вкладе в агиографию и описании истории своего времени, то в духовной истории и теологии непревзойденной величиной является Фульгенций Руспийский. В его трудах во всех подробностях отражается духовная борьба между ортодоксией и ересью (арианством, пелагианством, донатизмом). Его интерпретация Августина была столь великолепна, что многие его произведения приписывались гиппонскому епископу и потому оказали воздействие на средневековую теологию. Некоторые его сочинения утеряны, другие не могут считаться безусловно подлинными; несмотря на это, Фульгенция следует считать самым значительным богословом и писателем вандальского периода [204].

В предшествующем изложении уже достаточно часто упоминались отношения между этими группировками населения. Они постоянно менялись в зависимости от времени, места и ситуации. Общую «норму» поэтому определить нельзя, однако, пожалуй, по некоторым примерам можно сказать кое-что об общих тенденциях истории населения Северной Африки в вандальскую эпоху.

Прежде всего следует обратить внимание на распределение и пересечение этих трех группировок. В то время как берберы (мавры, ливийцы), распадающиеся на множество отдельных кочевых и полукочевых племен, владели всей территорией за пределами римской системы лимесов и проникали также в пограничные территории, в распоряжении провинциалов находились остальные области поселений. Правда, в результате колонизации вандалов и присоединения ими sortes Vandalorum (наделов вандалов) они были лишены большей части Проконсульской Африки. Во времена королей-хасдингов свободных римлян можно было обнаружить, пожалуй, только в Карфагене и некоторых других городах проконсульской провинции. Вандало-аланская колония, со своей стороны, ограничивалась – как доказывают свидетельства, обработанные Куртуа [205], – почти исключительно Карфагеном и sortes Vandalorum (наделами вандалов). Вне пределов этой зоны присутствие вандалов обнаруживается только в некоторых городах, таких как Тисдрус (эль-Джем), Мактар (Мактарис), Тала (Тала), Тебеста (Тебесса), Аммедара (Хаидра) или Гиппон-Регий (Бон; однако, относится к Проконсульской Африке). Можно было бы предположить, что вандальская колонизация, по крайней мере присутствие служащих и арианских клириков, распространилась еще дальше и могла прежде всего охватить города алжирского и тунисского побережья. Переименование Гадрумета (Сус) в Гунерихополис или задокументированное Виктором из Виты появление вандальских клириков и полицейских властей в мавританской Типасе служит определенным указанием в этом направлении. Однако из-за нехватки археологических и эпиграфических данных мы не можем утверждать этого с полной определенностью. Вследствие численной ограниченности вандальско-арианской части населения подлинная колонизация была, естественно, невозможной; тем самым у провинциалов оставалось достаточно жизненного пространства. Правда, это смешанное население из римской, пунийской и берберской составных частей было сильно затронуто вандальской колонизацией в экономическом плане; поскольку провинциалы были вынуждены уйти из Проконсульской Африки, они все же нашли достаточно места в Бизацене или в Нумидии, в случае если не предпочли бегство за море. Со времени правления Гунериха берберские набеги, доходившие до все более важных территорий, все же привели к кризису миллионного провинциального населения. В то время как городские жители или обнесенные стеной поместья часто могли противостоять набегам, остальные части населения должны были искать спасения в бегстве и часто больше не возвращались на прежнее место жительства. Характерен для этого состояния дел факт сокрытия торговых договоров, известных нам под именем Таблицы Альбертина. Во время набега мавров в 496 г. колоны этой тунисо-алжирской пограничной области рассеялись по всем направлениям; то же происходило и с остальными. Монашеская община св. Фульгенция – в 90-х годах V в. – бежала от мавров и при этом прошла большое расстояние от среднего или южного Туниса (область вокруг Капсы – Гафсы) до южной части Проконсульской Африки (Сикка Венерия – Эль Кеф) [206]. Юго-западная часть вандальского государства, таким образом, несла постоянные потери в лице оседлого населения.

Население Северной Африки в вандальское время вообще находилось в гораздо большем движении, чем в позднеримский период. Римская система лимесов выполняла свою основную функцию до самого конца столь хорошо, что культурные области вряд ли страдали от сколь-нибудь крупных и продолжительных нашествий; восстания и мятежи также были ограничены во временном и пространственном отношении. Но вандальское нашествие между 429 и 442 гг. вызвало перегруппировку большой части северо-африканского населения, как в Нумидии, так и в областях восточнее нее. Однако кочевое и полукочевое население Мавритании все больше приходило в движение и напирало на позиции, оставленные до 455 г. Западным Римом. Постепенно в этих областях равнины и почти все города попали в руки мавританских князей; лишь немногочисленные прибрежные города и области в 455 г. или вскоре после этого достались вандалам, которые даже не могли и помышлять о контроле над западным Магрибом. Вследствие этого реберберизация Северной Африки, которая была заметна уже при Диоклетиане, в V веке сделала большие успехи. При этом в качестве влиятельных кланов из горных массивов (Кабилия, Аврес, тунисский Дорсале) на передний план вышли пустынно-степные племена гетулов и арцугов, и обе группировки создали государственные образования, отталкиваясь от римских форм [207]. Политика этих новых государств преследовала различные цели, так что они зачастую оказывались в раздоре друг с другом или с вандалами. Эта тема заслуживает того, чтобы по меньшей мере дать краткий очерк некоторых из этих государств и их князей.