— По-моему, ты сама знаешь истину и не нуждаешься в моих подтверждениях.

— Я хотела, чтобы ты полюбил меня, — промолвила Канеда. — И не хочу, чтобы ты считал себя обязанным жениться из-за моего положения. В конце концов… ты предлагал мне… нечто совершенно другое.

— Ты сама виновата в этом, — сказал герцог, — но, целуя тебя, я понял, что никогда не расстанусь с тобой, и, чтобы ты не покинула меня, хотел немедленно сделать своей женой.

— Ты действительно… так считал? — Клянусь, — ответил герцог. — Но тем не менее меня до сих пор потрясает та опасность, в которую ты поставила себя таким поведением.

Канеда улыбнулась.

Все услышанное — и признание в любви, и просьба выйти за герцога — заставляло сам воздух вокруг нее искриться звездочками и звучать музыкой.

— Возможно, выходка действительно была… глупой… и ты до сих пор потрясен… По если бы я не позволила тебе целовать меня в ту ночь, там, на луне, ты никогда не понял бы, как мы любим друг друга… и то, что этот вечер нам не забыть.

— Ты пытаешься вывернуться из весьма затруднительного положения, — укорил ее герцог и тут же шагнул к ней, чтобы вновь обнять. — И когда же состоится наша свадьба? — спросил он. — Я не намерен долго ждать.

— Я еще не приняла твоего предложения! — задорно воскликнула Канеда.

— Неужели ты пытаешься отказать мне?

Губы герцога прикоснулись к ее нежной щеке, очертили контур ее губ, острого подбородка.

Она не знала, что чувствует… рот ее ждал поцелуя, но герцог уже целовал ее шею.

Канеда трепетала в его руках, взволнованная, слабая и покорная.

А потом губы его припали к ее рту, заглушая негромкий вздох, и снова Канеду охватил свет небесный, и нельзя было думать о чем-то другом: она принадлежала ему, и они были едины душой, телом и мыслью.

Когда могущество этого чуда уже казалось Канеде непереносимым, герцог проговорил, с трудом сохраняя спокойствие:

— Ну говори же, когда наша свадьба?

— Сейчас! Сию… минуту! Герцог рассмеялся, и в голосе его слышалось торжество.

— Именно это я и хотел услышать от тебя, моя драгоценная;

Он вновь привлек Канеду к себе, словно бы защищая ее от всего мира, от всего, что могло причинить ей боль.

— Я люблю тебя! Я обожаю тебя! Я поклоняюсь тебе одной! — сказал он. — Но будешь ли ты счастлива со мной — на моем краешке луны.

— Я буду счастлива с тобой… повсюду… где угодно, и особенно там — на луне, — пока мы… можем быть вдвоем.

— Не сомневайся в этом, я не вернусь во Францию без тебя — на всякий случай, чтобы ты действительно не оказалась мимолетной кометой, как говорила в день нашего знакомства. Герцог поцеловал ее в лоб.

— Б своей первой поездке во Францию ты отыскала не только меня, но и семейство матери, хотя, как сказал твой брат, уже была готова возненавидеть их.

— Я люблю их и так… жалею.

— Прежде чем отправиться в Англию, — заявил герцог, — я переговорил с управителем твоего деда и соседями-землевладельцами. Мы наметили план действий на будущее, чтобы ослабить последствия гибели лоз.

— Я так рада, так рада! — вскричала Канеда. — Что они могут сделать?

— Перейти на другие культуры, — объяснил герцог. — Земли у них хорошие, и они могут собирать последовательно несколько урожаев, не так, как в других областях. Можно выращивать табак, клубнику, да и цены на трюфели — истинную роскошь Франции — постоянно растут.

Канеда возликовала.

— Если у де Бантомов все это получится, значит, положение их улучшится и они перестанут оплакивать потерю виноградников.

— Для этого потребуются усердный труд и воображение, — заметил герцог. — Однако твой дядя Рене, с которым ты еще не знакома, готов на любые труды — как и Арман, когда утихомирится.

Канеда негромко вздохнула.

— Ты такой умный, — сказала она. — Раз ты поможешь им, я знаю, все будет в порядке.

— Мы будем вместе помогать им. Да, моя драгоценная, моя маленькая и любимая, мы все будем делать вместе… даже учить своих лошадей.

— А мне казалось, что в школу теперь меня не пустят, — поддразнила его Канеда.

— Конечно, во время занятий молодых офицеров тебе незачем там бывать, — сказал герцог. — И не только потому, что твое присутствие будет отвлекать их; учти — у тебя будет очень ревнивый муж. — Потом низким голосом добавил: — И помни, если я замечу, что ты строишь глазки какому-нибудь мужчине, то немедленно и навсегда запру тебя в подземелье так, чтобы ты, моя обожаемая, никогда не надела снова свою розовую амазонку.

Канеда рассмеялась.

— Я хотела привлечь твое внимание.

— И преуспела в этом, однако другим я не предоставлю и малейшей возможности.

Канеда, чуть улыбаясь, смотрела на герцога.

— Конечно, я обезумел… променять весь мой покой и распорядок на тебя! Я прекрасно понимаю, какие мучения мне предстоят.

— Но ты… не обязан… жениться на мне.

— Надеюсь, ты не предлагаешь иного варианта взаимоотношений?

Покраснев, Канеда немедленно ответила:

— Нет, конечно же, нет! Я только хотела сказать, что ты свободен; если хочешь… возвращайся в Сомак и… оставь меня здесь.

— И как ты себя тогда будешь чувствовать? Словно бы в испуге, Канеда схватила герцога за руку.

— Я не перенесу нового горя. Я люблю тебя, люблю! Пожалуйста, не… покидай меня!

— Я никогда этого не сделаю, — пообещал герцог. — Ты — моя, ныне и навсегда, и, нахальная моя девица, луна станет для тебя навеки тюрьмой.

— Я никогда не захочу бежать из нее, — попыталась было сказать Канеда, но его губы уже припали к ее рту; и она помнила только о том, что ее ждут краешек луны, объятия герцога и исполнение желаний.