тесня врага на ближних подступах — вот только решительные действия генерала оставили его практически без резервов…

В то время как у Энвера-Паши было достаточно сил для организации очередного, тяжелого удара по растянувшему фронт обороны противнику.

И он последовал — 16-го декабря османами уже практически ночью была предпринята мощнейшая атака в сторону занятой казаками высоты «Орлиное гнездо», вокзала и моста на шоссе… Турки шли плотными колоннами — и, не считаясь с потерями (морозные ночевки довели их до исступления, из разряда «лучше смерть в бою, чем от холода»), враг бешено напирал на позиции обороняющихся. Особенно жаркая схватка завязалась в районе железнодорожного вокзала, где оборону на себя принял полковник Кравченко Антон Тарасович — тот самый офицер, так вовремя пришедший с кубанцами нам на помощь… Силясь остановить отступление, полковник отдал приказ «Ни шагу назад!» — и сам бросился в гущу боя! Где и нашел славную смерть…

На тот момент у Пржевальского в резерве осталось только две сотни пластунов — и генерал бросил их в бой, уповая уже лишь на чудо. Но оно произошло! Пластуны ударили в штыки молча, с особой лихостью и умением используя в ближнем бою также и холодное оружие — неизменные кинжалы кама, шашки… Их атака была молниеносной и ужасающей; османы, пропустившие приближение казачьего спецназа, были в панике обращены в бегство! Очевидно, безмолвная смерть на остриях граненых штыков и отточенных лезвиях шашек, да жуткий блеск в глазах пластунов, не берущих пленных, показались туркам худшей альтернативой по сравнению с более спокойной, тихой и мирной смертью от мороза в горах…

После этого боя наступил перелом, закрепленный следующим днем — когда все атаки обессиленных, окончательно упавших духом аскеров были отбиты защитниками Сарыкамыша. Кроме того, к концу боев в город вошла и 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Гулыги (в которую изначально был откомандирован полковник Букретов, наш первый командир), а за ней и части 1-й Кавказской казачьей дивизии генерала Баратова. Началось русское наступление — но при этом за одну только оборонительную фазу боев за Сарыкамыш 9-й турецкий корпус с 21000 человек сократился до 1000 солдат, а 10-й уменьшился до 800… Кроме того, более 1500 османских аскеров и офицеров попали в плен.

Славные, геройские дела! Впрочем, я нисколько не печалился, что протекали они без моего участия…

Жив — и то ладно.

В госпитале я был даже рад тому, что невольно погрузился в больничную рутину с ее регулярными перевязками, стойкими запахами гноя и крови, густо перемешанными с «ароматами» медицинских препаратов, сменного белья и бинтов, милыми, но чрезвычайно скромными сестрами милосердия. Единственными светлые пятна здесь — это приемы пищи (а кормят тут по всем нормам, а с поправкой на офицерский контингент стараются готовить разнообразно, включая местную, национальную кухню) да выходы в больничный дворик. И хотя я покуда его еще не покидал, все же Тбилиси (ну, то есть Тифлис в «настоящем») — город очень красивый и колоритный. Чего стоит один только вид цитадели Нарикала, возвещающейся на правом берегу Куры! А какие здесь, в горах, живописные рассветы и закаты…

Тем более, что вся эта рутина дала мне возможность остановиться, оглядеться, задуматься, в конце-концов, о будущем исходя из моих знаний о Первой Мировой.

Что я о ней знаю? Если разобраться — не так и мало, учитывая, что общий исторический курс я прошел перед тестовыми погружениями…

Итак, Первая Мировая война. В России до падение монархии более известная как Вторая Отечественная. Затем, с приходом большевиков к власти, ее называли уже «Империалистической» — или просто Германской. По крайней мере, до начала Великой Отечественной так точно… «Красные» на все лады ругали царское правительство, позволившее втянуть себя в войну за чужие интересы и ради чуждых народу целей, выставляя Первую Мировую как войну безумную и ненужную рабочим и крестьянским классам — что в имперской России, что в имперской Германии.

Но позже, когда в годы Великой Отечественной «германский пролетариат» явил свое «дружественное лицо» советским народам, старые аргументы о «ненужности» участии России в Первой Мировой несколько подрастеряли свою актуальность, и вспоминать о них стало неудобно… Вот тогда-то про «Империалистическую» решили просто забыть. Была война — и была. Враг старый — но безвольное царское правительство во главе с «никудышным» императором Николаем II ее проиграли, так чего старое вспоминать? Вон, есть у нас Великая Отечественная, победная, славная! Ее-то и будем помнить…

И таким вот интересным образом в советских учебниках истории о Первой Мировой реально «забыли», упоминая о ней лишь вскользь, как о чем-то незначительном и неважном. Да и как еще о ней коммунистам было вспоминать, если именно благодаря революционерам Россия потеряла шанс выйти из нее в качестве главного победителя — а сами большевики подписали позорный Брестский мир, выполнив все требования немцев? При этом старшее поколение, выученное именно на советских учебниках истории, подобное отношение к «Империалистической» сохранили на всю жизнь. В то время как сменившее их поколение в подавляющей части своей к родной истории осталось и вовсе равнодушно…

Но ведь не все так однозначно, как могло бы показаться на первый взгляд!

Вот допустим, вступление Россию в войну. Нужно ли оно было, отвечало ли национальным интересам страны? На первый взгляд — нет. На первый взгляд Николай II, будучи сторонником славянофильский идей, решил вступиться за «братушек»-сербов, подставившихся с убийством эрцгерцога Франца Фердинанда… Между прочим, одного из немногих австрийских политиков, решительно выступающих против готовящегося конфликта и желающего дать широкую автономию славянам в границах Австро-Венгерской империи, вплоть до создании славянской федерации. Так вот, решил «Николашка» вступиться за сербов, а погнал на убой собственный народ… Да и то, большевики в своей агитации больше напирали не на бессмысленную помощь «братскому» народу, а на желание царского правительства что-то завоевать, что-то приобрести. Что-то, что даст новый источник дохода всяким там помещикам и промышленникам…

На самом же деле «истинна где-то рядом». В том смысле, что принимая решение о вступление в войну, Николай II исходил и из известных ему разведданных. Кроме того, он получше многих других понимая личность «кузена Вилли» и его наполеоновские амбиции…. Если говорить о разведданных — то благодаря успехам русской разведки государю был известен план Мольтке-Шлиффена (его, кстати, передавали и союзникам по Антанте). План, построенной на разнице сроков мобилизации французской и русской армий, предполагающий первый удар по французам (наносимый через территорию Бельгии) с последующим разгромом последних — а затем стремительную переброску сил на восточную границу, против русских. Соответственно, против русских также должны