Я тотчас вернулся к командирам, объявил им приказ, поставил войскам новую задачу и отдал распоряжение на марш. По дороге на Дрогобыч и Стрый первой выступает 12-я танковая дивизия. Потом по этой же дороге пойдут полки 7-й моторизованной дивизии.

В 23 часа снова все пришло в движение. Спустя минут сорок в путь один за другим вышли передовые отряды 12-й танковой по маршруту Самбор — Дрогобыч — Стрый — Миколаев — Куровице. Через равные промежутки времени регулировщики отправляли все новые и новые машины. Лес наполнялся рокотом моторов, скрежетом и лязгом металла.

При всем желании этот марш не мог быть ночным для всех. Головные танки передового отряда, идя на полной скорости, только через два часа достигнут района сосредоточения. И хотя за передовым отрядом будут двигаться беспрерывным потоком остальные танковые части, соблюдая дистанцию, черед последних машин начать марш настанет лишь к рассвету. А что касается 7-й моторизованной дивизии, то она сможет выступить только утром. И все это потому, что здесь была лишь одна дорога.

Ночь на 23 июня была большим испытанием и проверкой для всех командиров штаба корпуса, для дивизий и полков. Этот нелегкий экзамен мы выдержали с честью. В организации ночного марша механизированного соединения особенно проявили свои способности начальник оперативного отделения штаба корпуса подполковник Павел Николаевич Шмыров и его старший помощник Петр Алексеевич Смахтин. Всю ночь штаб и службы работали четко и организованно. Ранним утром боевая техника, транспортные средства и тылы были в пути».

Войска 12-й армии, занимавшей оборону по Карпатам на юге львовского выступа, также ранним утром 22 июня получили приказ на вскрытие «красных пакетов» и выдвижение к советско-венгерской границе. 13-му и 17-му стрелковым корпусам предстояло пройти от 50 до 100 километров по горно-лесистой местности. Однако единственным противником армии была авиация немцев, неоднократно в течение дня атаковавшая колонны советских войск. Начальник штаба 12-й армии генерал Б. Арушнян вспоминал:

«21 июня я засиделся в штабе армии, который располагался в Станиславе, за разработкой очередного планового учения и вернулся домой очень поздно. В четвертом часу ночи меня разбудил телефонный звонок:

— Товарищ генерал, докладывает оперативный дежурный. Вас срочно вызывает к аппарату начальник штаба округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев.

Быстро одеваюсь, еду в штаб. Дежурный доложил: только что по „ВЧ“ звонил командующий войсками округа генерал-полковник М. П. Кирпонос и приказал срочно вызвать в штаб командующего армией генерал-майора П. Г. Понеделина и вас. Командарм еще не прибыл.

Я доложил о своем прибытии командующему войсками.

— Какова обстановка в полосе вашей армии? — спросил генерал М. П. Кирлонос.

— Пока все спокойно.

— Хорошо. Возьмите бумагу, карандаш и записывайте. Немецко-фашистская авиация, — диктует Кирпонос, — сегодня в 3:00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3 часов 30 минут артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и укрепленным районам. Приказываю:

1. Немедленно поднять войска по тревоге, рассредоточить их и держать в боевой готовности; авиацию рассредоточить по полевым аэродромам.

2. Огневые точки УР занять частями укрепрайонов.

3. Полевые войска к границе не подводить, на провокации не поддаваться.

Я повторил записанное распоряжение.

— Выполняйте, — сказал Кирпонос. — Пусть командарм позвонит мне.

Один из первых сбитых самолетов Люфтваффе.

Положив трубку, я приказал оперативному дежурному по боевой тревоге поднять личный состав штаба. Затем начал передавать по „ВЧ“ связи командирам корпусов и армейским частям полученный приказ. В это время прибыли генерал П. Г. Понеделин и член Военного совета бригадный комиссар И. П. Куликов. Я доложил им о приказе и принятых мерах. Вскоре собрался и весь состав штаба. Ознакомившись с обстановкой, офицеры приступили к работе.

Примерно через час генерал М. А. Пуркаев вызвал меня к аппарату „Бодо“ и передал условный сигнал для ввода в действие плана прикрытия государственной границы — „КОВО 1941“. Я сразу же доложил командарму, в кабинете которого находился и член Военного совета. Мы немедленно оповестили соединения и части».

События первого дня войны в 9-й армии. На рассвете 22 июня войска Одесского военного округа без особых затруднений приступили к выполнению плана прикрытия.

35-й стрелковый корпус выходил своими 176-й и 95-й стрелковыми дивизиями на участок Липканы, Унгены, (иск.) Леово, 2-й кавалерийский корпус — Леово, Кагул и 14-й стрелковый корпус (25-я, 51-я стрелковые дивизии) — Кагул, Измаил, Килия.

Резервные корпуса сосредоточивались в районах:

48-й стрелковый корпус (74-я стрелковая дивизия, 30-я горнострелковая дивизия) — Бельцы, Флорешты, Рыбница;

2-й механизированный корпус (11-я, 16-я танковые дивизии, 15-я моторизованная дивизия) в районе Кишинева;

18-й механизированный корпус (44-я, 47-я танковые дивизии, 218-я моторизованная дивизия) — Березино, Тарутино, Аккерман (Белгород-Днестровский);

116-я стрелковая дивизия — Николаев;

150-я стрелковая дивизия — выдвигалась в район Комрат.

Остатки советской колонны. Судя по всему, красноармейцы безуспешно пытались оказать вооруженное сопротивление.

Вспоминает Юлий Рутман, оказавшийся в первый день войны на сборах в 150-й стрелковой дивизии Одесского военного округа:

«22 июня 1941 г. фашистская Германия без объявления войны, внезапно начала боевые действия. Ее войска рано утром перешли границу. Однако эта внезапность была относительная. Накануне, 21 июня, в полдень мне позвонили из ильичевского райвоенкомата на работу (в этот период я работал заведующим отделом пропаганды и агитации Одесского облрадиокомитета) о том, что мне нужно явиться в Райвоенкомат. Звонил знакомый лейтенант Костин. Он ранее два или три раза вручал мне повестки для прохождения сборов. Я срочно готовил передачу и только к вечеру, освободившись, прибыл в РВК. У входа я увидел нескольких человек с чемоданчиками. Это до некоторой степени удивило меня. Лейтенант Костин стоял у стола и вручил мне повестку о том, что 22 июня к 9 утра мне следует явиться на сборы в штаб 150-й стрелковой дивизии. Когда я пришел домой и рассказал, где был и о вручении повестки, жена была удивлена. Я ведь недавно только прибыл со сборов, проходил службу в должности начальника 6-то отдела штаба ТиУРа (Тираспольского укрепрайона).

Утром 22 июня, часов в 5, постучали в окно. Открыв дверь, увидел незнакомого лейтенанта. Уточнив, что я Рутман, сказал, чтобы я немедля оделся и отправился в штаб 150-й с.д. (штаб находился в центре города). По прибытии доложил начальнику штаба дивизии тов. полковнику Любивому. Последний приказал немедленно обмундироваться. Мое воинское звание было „младший лейтенант“. Я был назначен помощником начальника 6-го отдела штаба дивизии. Начальником был лейтенант т. Коваленко, который вручил мне портфель с документами, а сам куда-то скрылся. Так я остался один. Командиром дивизии был генерал майор т. Хорун.