«Беспокойство — это неудовлетворенность, а неудовлетворенность — первейшее условие прогресса. Покажите мне совершенно удовлетворенного человека, и я открою в нем неудачника», — сказал как-то по этому поводу тот же Томас Эдисон.

И вот уже начинается подготовка — задача увидена, круг внутреннего интеллектуального «зрения» расширяется. Мозг действует как незрячий, нащупывая дорогу своей тростью: она, натыкаясь на предметы, передаёт эти толчки мышцам руки и таким образом преобразует механические колебания в информацию о предметах, на которые наткнулась. Собирая информацию, мозг ищет способ «расправиться» с задачей, т. е. выдвинуть гипотезу, идею — предположение, которое может быть правильным или ложным, в зависимости от того, существуют ли в действительности заключенные в нём скрытые возможности[65].

Нильс Бор сказал об идее, выдвинутой молодым физиком: «Это безумная идея. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть верной»[66]. Так вот, сущность научного метода и заключается в выборе для последующей проверки таких гипотез, которые должны с большей вероятностью оказаться верными. Ставить в ходе научного исследования «хорошие вопросы» — признак научного таланта. А «хороший вопрос» — такой, что ответ на него расширяет пределы истинного знания. «Безумие» же идеи означает: новое знание должно качественно — в ключевых деталях — изменить привычную и уже неудовлетворительную картину, поставив на её место нечто радикально иное.

Представьте, что Вы решаете задачку по математике и ответ получен «почти правильный» — ну, всего на одну десятую не сходится. Тот, кто неплохо соображает, поймёт: нельзя закрыть глаза на такую «мелочь». Такое несоответствие означает какую-то существенную ошибку. Решение нужно перестраивать с самого начала, менять в нем всё[67]!

Каждая «безумная» идея ставит всё «с ног на голову» только на первый взгляд. Потом удивительным образом оказывается: именно так всё в природе и устроено. Основные идеи квантовой механики тоже вначале казались безумными — а теперь не только вся полупроводниковая электроника строится на этих «безумных» идеях: мы разрабатываем квантовые компьютеры на основе полного их воплощения и предполагаем, что лет через 20–30 с их помощью будет создан искусственный интеллект.

Разве не гармонизацией хаоса является порядок, установленный Бором в «квантовых скачках» — экспериментально известных спектральных закономерностях, которые казались чем-то совершенно непонятным, хотя и точно математически выверенным. Заодно Бор заложил основы квантового мировоззрения, разрушив классический хаос в теории атома: на место положительно заряженного «кекса» с вкрапленными «изюминками» — электронами — пришла изящная аналогия с Солнечной системой.

Мозг выбирает среди тех картин, которые ему хорошо известны? Или природа именно эту нужную информацию о себе и передает мозгу? Как понять?

Известный американский физик-теоретик Ф. Дайсон рассмотрел исторические примеры болезненного процесса восприятия и признания принципиально новых идей в физике. Он делает вывод: «Новый способ рассуждений и новые представления должны быть отысканы ощупью и в темноте. Это медленный и мучительный процесс… Великое открытие, когда оно только что появляется, почти наверняка возникает в запутанной, неполной и бессвязной форме. Самому открывателю оно понятно только наполовину. Для всех остальных оно — полная тайна. Поэтому любое построение, которое не кажется на первый взгляд безумным, не может иметь надежды на успех». Однако Дайсон особо подчёркивает: творения многочисленных ниспровергателей основ науки больше всего страдают недостаточной «безумностью» и «отклоняются редакцией не потому, что их нельзя понять, а именно потому, что их можно понять».

Сегодня нам хорошо известно: почти все вещества, встречающиеся в живых организмах, — соединения углерода с заложенной в них асимметрией окружения атомов углерода. Скажем, молекула метана — простейшая из всех углеводных молекул, простейшая органическая молекула, в ней четыре атом водорода и один углерода. Но эта молекула симметрична — Ле Бель и Вант Гофф представили её как тетраэдр, где все атомы водорода располагаются на равных расстояниях от центрального атома углерода. А вот если вместо водородов в такой структуре будут другие, различные атомы, то… Но когда Вант Гофф и Ле Бель независимо друг от друга высказали предположение, что асимметричное тетраэдральное строение молекулы — причина её оптической активности (такие молекулы по-разному ориентируют в пространстве электромагнитные волны), это вызвало скептицизм и насмешки со стороны коллег-учёных. Один из них даже назвал взгляды Вант Гоффа «жалкой спекулятивной философией». Однако именно Вант Гофф и Ле Бель оказались правы!

Бигуди № 11

Известный поэт Уильям Оден, большой поклонник книжек про Алису, в стихотворении «Беспокойный возраст» описывает, как правша-ирландец, сидя в нью-йоркском баре и любуясь своим отражением в зеркале, произносит:

Двойник мой, близнец, дорогое моё отраженье,

Каков на вкус ликёр в рюмке,

Которую…….?

Что там с этой рюмкой и почему Одена интересует вкус ликёра

И ещё один любопытный вопрос. Эксперты утверждают: среди профессиональных шулеров левши встречаются очень часто. Рассмотрим, например, распространённый метод мошенничества: подсмотреть, что за карта лежит сверху колоды, и соответственно сдать её или тайком «придержать». Достаточно ли этого описания, чтобы объяснить, почему левше проще, чем правше, это сделать? Как помечают карты — вы, я думаю, знаете.18

Знаменитый физик Дж. Дж. Томсон заметил: «Из всех услуг, какие могут быть оказаны науке, величайшая — введение в её обиход новых идей». Вот для чего нужны в науке творческие «безумцы», способные генерировать идеи — а затем ещё и доказывать их справедливость и убеждать общественность в реальности своих открытий.

Например, о новой математической концепции можно сказать, что она реальна, если её разработка ведет к возникновению обширного круга новых и интересных идей. За сто лет до Николая Лобачевского итальянец Саккери исследовал геометрии, где не содержался евклидов постулат о параллельных прямых (не забудем также и более ранних математиков: Омара Хайяма, Ибн ал-Хайсама и многих других[68]). Но он не смог осознать, что эти геометрии могут быть истинными. Он только надеялся привести их к противоречию и тем самым доказать — превратить в теорему — неподатливую аксиому. Лобачевский же — и одновременно с ним Янош Больяи[69]— приняли, как новую реальность, возможность более чем одной прямой, проходящей через заданную точку, не пересекаться с заданной прямой, и создали на основе неевклидовых аксиом новую область математики. Несколько позже Бернхард Риман выстроил геометрию, где непересекающихся прямых вовсе нет. И, что существенно, в конце концов научная общественность оказалась вынуждена признать: новые концепции обладают той же степенью реальности, какую приписывали ранее системе Евклида. Ну, хотя бы потому, что в евклидовом пространстве существуют поверхности, где выполняются аксиомы Лобачевского или Римана[70]. А главное — в основе современных физических представлений об устройстве мира теперь уже очевидно лежит неевклидова геометрия пространства-времени.