либералами. Керенский сотоварищи - это почти аналог Навального, вошедшего во временный союз с одной из олигархических группировок. На большевиков сделали ставку имперцы Генерального штаба, которые в силу опыта сформировали будущее красное правительство и руководство, организовали военное строительство, победили в Гражданской войне, но вот в аппаратной борьбе оказались слабы, вследствие чего их без особой помпы убрали после победы. Оказанная услуга, как известно, ничего не стоит, поэтому заслуг ""военспецов"" никто не вспоминал. И далее началась уже другая история. Аналогичным образом саддамовская верхушка сделала ставку на маргинальную исламистскую группировку, создала из нее дееспособную машину, сделала для нее государственную структуру, но в ходе боевых действий постепенно была выбита, после чего, лишенные организующего ядра идеологи ИГИЛ так и не смогли потянуть даже основы государственного управления, на чем история этого любопытного социального субъекта с возможной перспективой была завершена. Иранская революция 1979 года - примерно тот же сюжет, в котором одна элитная группировка в ходе жесточайшего кризиса сделала ставку на исламский фактор, выписала из-за границы местного имама, подтянувшего к ней значительный ресурс, но имамы оказались парнями не промах и подмяли под себя бывшую элиту. Можно вкратце описать и египетскую революцию 2011 года, где генералы филигранно снесли руками братьев-мусульман прежнюю обанкротившуюся верхушку, а потом снесли и братьев-мусульман, вернувшись на прежние позиции, но уже без клана Мубарака. Продолжать можно долго, но везде структура катастрофы повторяется: элитный кризис, в котором одна часть правящей элиты выбивает все остальные. Ну, а потом - потом по-всякому. Иногда ей удается удержаться у руля, иногда - нет. В период наступившего катастрофического хаоса начинают действовать закономерности социальной синергетики, и какие из зародышей будущего режима выживут в возникшем хаосе, никто и никогда заранее не скажет. Можно лишь попробовать метод ""пальцем в небо"" - угадаешь или нет. Сейчас даже не совсем понятно, какие именно группировки примут участие в будущем бедламе. Один из участников - региональные элиты, причем между ними есть свои очень жесткие противоречия. Пока мы видим быструю структуризацию регионалов из условных исламских регионов. Они стартовали первыми. Но нет сомнений, что за ним подтянутся и другие. Поэтому протесты - они вообще не про это. И даже непонятно, кто на них ""делает ставку"". Никакой народной революции в нашем сюжете не предвидится, он будет гораздо циничнее и проще. Но от этого более понятным не становится.","Текущие события показывают, что ставка на... - Анатолий Несмиян | Facebook",https://www.facebook.com/mika.al.rami/posts/pfbid0b7ENejuPYXwet7XeGcb9atC52rYiguT1HfZG3RAu35LJKtcMcRARvH3hQy3o1e9l,2023-11-11 09:16:02 -0500

Gasan Gusejnov - ФМД-200 Как всякий мировой язык и как всякое... | Facebook,"ФМД-200 Как всякий мировой язык и как всякое разномастное и многоукладное общество, русский позаимствовал главные свои слова, а русское общество — главные свои понятия и институты — у иностранцев.  Увы, русским гораздо легче объяснить друг другу, кто такие, например, немцы или французы, чем кто такие русские. Скорее скандинавское, чем славянское, это имя путешествует по Северной Евразии не одно столетие, то субстантивируясь (превращаясь в почти состоявшееся существительное), то оставаясь вечным эпитетом для чего-то такого, что совсем уже невозможно помыслить по-русски. Например, русская интеллигенция. Ведь есть такое важное понятие русской жизни. Тому, как оно странствовало себе по Европе, а потом обрушилось слепым дождем (его некоторые еще называют грибным) на Среднерусскую равнину, посвящены десятки книг и тысячи статей. Лет сто она вроде бы была, а потом — бац! — объявлена более не существующей. Между тем и Лев Толстой, и Лев Троцкий понимали ее во многом совершенно одинаково — как «щупальце Запада в теле России». Как Афина родилась, по слухам, сразу в полном вооружении, так и русская интеллигенция сразу оказалась сборищем иностранных агентов. Вот, например, создатель Московского университета Михайло Ломоносов и его враги — русские интеллигенты немецкого происхождения — Иван Данилович Шумахер и Федор Иванович Миллер, сделавшие не меньше самого Ломоносова во славу русской науки, были кем? Конечно же, иностранными агентами: они переносили в Россию массу всякой иностранщины — западных ценностей, ученых институций, стихотворных размеров, правил проведения научных исследований. В отличие от Миллера и Шумахера, Ломоносов был еще и великим поэтом. И еще не известно, в какой ипостаси Ломоносов был более опасным агентом — как оратор и организатор академических институций западного образца, или как поэт, обогативший русский язык новыми поэтическими формами. Ломоносов многим задурил голову своей анти-немецкой риторикой: именно эта риторика и скандалы в русской Академии обеспечили Ломоносову славу ученого патриота. На деле, однако, Ломоносов внедрял в России, в русской науке начала, если угодно, западной демократии. Оставим в стороне очевидных и прозрачных иностранных агентов — Плеханова и Ленина, Троцкого и Сталина — марксистов, задушивших прежних, византийских, так сказать, агентов новейшей на то время западной идеологией. Переняв западный символ «Молота и Серпа», они сначала переставили местами «Серп и Молот», потом истребили носителей Серпа и выковали наручники чекистского советского государства, использовав и старые кандалы «мертвого дома» Достоевского. А ведь сам Федор Михайлович составил для нас целый каталог иностранных агентов! Некоторые из нарисованных им типов оказались живучими до сих пор, хотя, казалось бы, как персонажи, как герои сами покончили с собой на страницах романа «Бесы». Надышавшись чуждого воздуха — американского или швейцарского, немецкого или французского, — Шатов и Кириллов, Ставрогин и Верховенский возвращаются в Россию с целью переделать ее на новый лад, спасти от безбожия и бездуховности — жертвоприношением. Достоевский передает эту иностранность своих агентов через язык: они выдают себя чужим, неуместным, иностранным словом, мешая русский с французским или латинским. «Бегу из бреду, горячечного сна, бегу искать Россию, existe-t-elle la Russie? Bah, c’est vous, cher capitaine! Никогда не сомневался, что встречу вас где-нибудь при высоком подвиге… Но возьмите мой зонтик и — почему же непременно пешком? Ради бога возьмите хоть зонтик, а я все равно где-нибудь найму экипаж. Ведь я потому пешком, что Stasie (то есть Настасья) раскричалась бы на всю улицу, если б узнала, что я уезжаю; я и ускользнул сколь возможно incognito. Я не знаю, там в „Голосе“ пишут про повсеместные разбои, но ведь не может же, я думаю, быть, что сейчас, как вышел на дорогу, тут и разбойник? Chère Lise, вы, кажется, сказали, что кто-то кого-то убил? О mon Dieu, с вами дурно! — Идем, идем! — вскричала как в истерике Лиза, опять увлекая за собою Маврикия Николаевича. — Постойте, Степан Трофимович, — воротилась она вдруг к нему, — постойте, бедняжка, дайте я вас перекрещу. Может