Бесконечность последней недели забылась, когда Себастьян коснулся губами мягкой, не знающей пудры, щеки девушки. Ее глаза были плотно закрыты, а руки крепко сжаты в кулаки на его плечах. Себастьян прижался губами к ее пушистым ресницам и слизал солоноватые капельки, застывшие в уголках глаз. Он покрыл легкими поцелуями мокрое от слез лицо, прильнул к ее рту, проникнув языком между приоткрытых ему навстречу губ. Этот поцелуи еще сильнее разжег медленный, постоянный огонь в паху. Себастьян нежно обнял девушку, притягивая ее бедра к своей жаждущей плоти. Для него уже было недостаточно находиться внутри ее изумительного рта. Он хотел быть внутри нее везде. «О, Боже», — подумал Себастьян. Он безнадежно влюбился в эту милую, неловкую, очкастую старую деву.

Он спрятал лицо в укромной впадинке на ее шее.

— О, девочка, я так скучал по тебе.

Установилось долгое молчание. Пруденс толкнула кулачками Себастьяна в грудь и вскочила на ноги, словно камень, на который она опиралась коленями, внезапно превратился в раскаленные угли. Тяжелая копна волос разметалась по плечам.

Себастьян встал рядом с девушкой, все еще дрожа от желания.

— В Лондоне хватило бы одного мимолетного взгляда на твои волосы, чтобы все придворные щеголи поняли, почему пудра и парики начинают надоедать.

Пруденс вздернула подбородок, и он увидел, что страх мелькнул в ее глазах.

— Вы следили за мной.

Нотка обвинения послышалась в голосе девушки. Себастьян сделал нерешительный шаг вперед. Она настороженно отступила от него. Себастьян сомкнул руки за спиной, стараясь выглядеть истинным деревенским джентльменом.

— Я забеспокоился, когда увидел, что ты побежала за собакой. Парадоксально, что я должен постоянно напоминать тебе, но в округе бродят грабители. Тебе не следовало бы выходить без сопровождения.

— Не менее парадоксально, что я должна напомнить вам, лорд Керр, но грабители есть и в гостиной моей тети. Так что здесь не более опасно, чем там. Было бы так же просто для вас уронить мне на голову бюст Платона, как и утопить меня в пруду, хотя первое преступление было бы не таким чистым.

Себастьян был еще слишком возбужден и снедаем желанием обладать ею, чтобы понять, о чем она говорит. Его взгляд скользнул по матовой коже, открывающейся взору под расстегнутым воротом ее платья, затем спустился вниз по телу к пальцам ног, выглядывающим из порванных чулок.

— Мне страшно подумать, что такие мужчины как я могли бы сделать, застав тебя в таком уязвимом состоянии и в таком уединенном месте.

Пруденс усмехнулась.

— Вам совсем не страшно думать об этом. Совсем наоборот, дядя Себастьян, — язвительно добавила она. — Мое уязвимое состояние — просто удача для вас.

Его брови сошлись на переносице.

— Каким же негодяем ты должна считать меня? Пруденс выводило из себя то, что несмотря на его репутацию бандита и убийцы, ее по-прежнему зачаровывало дразнящее прикосновение его губ, быстрая смена эмоций на его мужественном лице. Ее губы упрямо сжались, и девушка поспешила отвернуться от Себастьяна, пока она не попросила у него прощения за то, что он вынужден убить ее.

— Я считаю вас худшим из негодяев. Если вы желаете и дальше играть любящего дядю, вам лучше поискать другую жертву. Какую-нибудь простушку, которую вы сможете научить мошенничать в висте и будете баюкать на коленях, прежде чем всадить ей между лопаток свой грязный кинжал.

Пруденс содрогнулась, когда его рука скользнула под ее волосы и обхватила шею. Она бы предпочла удар или пощечину этой убийственной нежности.

— Мне бы очень хотелось баюкать тебя на коленях, — пробормотал Себастьян. «Или лучше на чем-нибудь другом».

Большим пальцем мужчина медленно гладил нежную кожу возле уха, и Пруденс знала, что он чувствует сумасшедшее биение ее пульса. Она отбросила ласкавшую ее руку.

— Прекратите! Ненавижу, когда вы прикидываетесь добрым.

Рука Себастьяна сомкнулась на ее предплечье. Ее слова, наконец, начали проникать сквозь чувственный туман к его сознанию. Он осторожно повернул девушку лицом к себе.

— Было бы более естественно, если бы я задушил тебя твоим чулком?

Пруденс ощущала жар его прикосновения сквозь легкую ткань платья. Она больше не могла скрывать страх, от которого предательски дрожали губы и срывался голос.

Руки Себастьяна опустились. Его глаза потемнели до цвета грозовых туч, спустившихся над ними.

— Бог мой, детка, я только пошутил. Что такого я сделал, что ты так меня боишься?

Бессильная ярость охватила Пруденс.

— Пока ничего. Но я не знаю, что вы намерены сделать. Вы, должно быть, нашли мою маленькую речь весьма трогательной, когда я обещала не быть вам обузой. Вы ведь прекрасно знали, что я не проживу достаточно долго, чтобы стать обузой кому бы то ни было. — Говоря это, она отступала назад, бессознательно приближаясь к самой кромке каменистого берега и глубокому пруду, покоящемуся внизу. — Больше всего меня ужасает, что вы не были достаточно честны и мужественны, чтобы взять на себя ответственность за свое собственное решение. Вы позволили своим людям думать, что кто-то другой хочет, чтобы я умерла, и навязывает вам свою волю, в то время как вы сами жаждете от меня избавиться.

Ее нога ступила на край выдающейся над прудом скалы. Себастьян ринулся к ней. Страх обуял девушку, и она развернулась, чтобы убежать. Слишком поздно Пруденс вспомнила, что за ее спиной была бездна. Ее нога ступила в пустоту, и девушка упала с теплого камня в прохладную воду.

Пруд затягивал ее в свои глубины. Она пыталась вырваться наверх, обдирая руки о камни.

Юбки облепили ноги, сковывая движение. Скользкие водоросли, как щупальца гигантского спрута, опутали тело. Девушка барахталась в теплой воде, еще больше запутываясь в их зеленых нитях. Отчаяние и страх затуманивали сознание, почти лишая разума. Спазм сдавил горло, и прежде чем она успела сделать вдох, воды пруда сомкнулись над ней.

Обессилив, ее тело обмякло и стало медленно погружаться на илистое дно. Сознание еще не покинуло ее, и девушка наблюдала за игрой солнечного света на потревоженной ее падением воде до тех пор, пока все вокруг не стало таким же серым, как глаза Себастьяна.

Туча закрыла солнце, и померкли яркие краски дня. Травы полегли под набежавшим ветром, несшим с собой прохладу. Молния расколола потемневшее небо. Себастьян оцепенело застыл на краю скалистого выступа, где только что стояла Пруденс. Ее падение в воду вызвало бурлящую рябь на темном зеркале ее поверхности. Слова деда громовым раскатом прозвучали у него в голове: «Я бы предпочел, чтобы она умерла. Что-нибудь простое. Падение с лошади. Несчастный случай на охоте. Ты знаешь, как устраиваются такие дела».

Волнение на поверхности улеглось, и только ветер морщил зеркальную гладь, создавая на воде серебристую рябь.