День тянулся бесконечно, но она как-то умудрилась пережить его. Последние два телефонных разговора прошли удачно, постоянно напоминала она себе; сегодня будет легче, сегодня она просто назовет им цену. Это слово вызывало у нее отвращение, тошноту. Она заставила себя перестать думать об этом и сосредоточилась на беседе с одним клиентом и приеме заказа у другого. И все равно она ушла рано, сказав себе, что надо пройтись по магазинам, но отправившись прямиком на квартиру.

Хазлам видел, как она приехала.

Не делай ничего, могущего сорвать переговоры, решил он, ничего, что могли бы заметить наблюдатели бандитов. Просто оцени обстановку, попробуй понять, что происходит. Погляди, кто они. Если они здесь.

Виа-Вентура шла слегка под уклон — в первый раз наблюдения были общими, теперь они стали более конкретными. Широкие тротуары, окаймленные деревьями, дорогие магазины и ларьки. Скамьи, на которых мог бы сидеть хвост, и шестнадцать мест для парковки. Он убедился, что для наблюдения за домом годятся только стоянки с восьмой по тринадцатую, потом рассмотрел машины, занимающие эти места, запоминая детали по три сразу, потом поворачивая за угол и занося их в свой блокнот.

Красный «порше».

Голубая «ауди-80».

Желтая «феррари», старая модель.

Красная «альфа».

Черный «гольф», слегка потрепанный и потому вряд ли имеющий отношение к делу.

Синий «фиат-127» — скорее всего, тоже не то.

Без пятнадцати шесть у дома появилась БМВ Марко, две минуты спустя — «сааб» Умберто. Без десяти шесть подкатил «мерседес», оттуда вышел Росси, и машина уехала. Хазлам покинул Виа-Вентура, пробрался боковыми улочками и подошел к дому с противоположной стороны.

Не забудьте о памятке, сказал он Франческе в полседьмого, когда они с Марко уезжали. Сегодня все пройдет гладко, твердила себе Франческа, ожидая у свободного телефона; сегодня ей надо просто назвать им стартовую цену. Она взяла трубку на втором звонке.

— Добрый вечер, — голос Муссолини был твердым и немного жестким. — Я тебя слушаю.

— Двести семьдесят пять миллионов. — Она едва ли не сказала «миллиардов».

Муссолини прекрасно знал, как он должен реагировать на любые ее слова: легкая угроза в голосе, неявная, но готовая вот-вот вырваться на поверхность.

— Завтра в то же время. — Он ограничился этим кратким ответом.

Разве это все, чуть не закричала Франческа, разве ты больше ничего не скажешь? Скажи, что этого довольно, или хотя бы засмейся и скажи, что этого слишком мало. Не паникуй, сказала она себе, не паникуй. Все в порядке, сказала она Марко и отвернулась, чувствуя, как силы покидают ее.

Все прошло хорошо, объявил Умберто на совещании пятнадцать минут спустя. Хоть бы сегодня обошлось без кошмаров, взмолилась про себя Франческа, хоть бы сегодня мне удалось поспать. Дело затягивается, думал Росси, и конца этому пока не видно. Ну да, согласился он с Хазламом, может быть, и зря он приезжает на «мерседесе», но как еще ему сюда попасть?

Всякое действие со стороны семьи будет теперь ошибкой, убедился Хазлам, заполняя свой дневник в тишине отеля. Однако чем больше он будет возражать, тем упорнее они будут настаивать на своем. Это бизнес, сказал он себе, как говорил им, — поэтому он всегда советовал платить через десятидневные промежутки.

На следующий день он появился на Виа-Вентура в пять. Все стоянки были заняты; голубая «ауди» и дряхлый черный «гольф» были на своих местах (последний, похоже, и не трогался оттуда со вчерашнего дня), «альфа» тоже. Так что же дальше, думал он, поджидая возвращения Франчески и Марко после переговоров, что ему теперь следует делать?

— Он снизил цену, — заговорила Франческа, не дождавшись, пока Марко закроет за ними дверь. — Три миллиарда. — Руки у Франчески дрожали, но глаза ее сияли. — Завтра позвонят опять.

Слава Богу, подумал Росси. Хоть что-то можно сказать председателю.

Мы же тебе говорили — глаза Умберто горели торжеством.

— Они снизили цену больше чем вдвое, поэтому я предлагаю поднять нашу до пятисот миллионов. — Его голос звучал решительно, почти агрессивно.

Росси, сидевший справа от него, кивнул.

Пятьсот миллионов лир — это 200 000 фунтов, подумал Хазлам.

— Вы идете вверх слишком быстром, — разбил он хрупкую эйфорию. — Я понимаю, что похитители скинули много, но у них еще достаточно свободы, а вы подходите совсем близко к предполагаемой конечной цене. — Он увидел, что Бенини готов ответить, и уточнил. — Я имею в виду, что вы уже превышаете средний выкуп, обычный для стартовой цены в пять миллиардов, и приближаетесь к выкупу, обычному для первого запроса в десять миллиардов. Возможно, на этом все и кончится, но возможно и то, что вас заставят подняться гораздо выше.

Не говори так, хотела сказать ему Франческа, я не хочу этого слышать. Послушайте его, хотела она сказать остальным, потому что он говорит правду, хотя мы уже и зашли слишком далеко по неверному пути.

— К тому же этот шаг сделает вас уязвимыми, — предупредил Хазлам.

— Для чего?

— Для всего, что захотят сотворить с вами похитители.

Росси наклонился влево и шепнул что-то на ухо Умберто Бенини.

Завтра вечером ты предложишь пятьсот миллионов, сказал Франческе Умберто. А послезавтра они позвонят снова — это было написано у него на лице, сквозило в его жестах. И скинут еще миллиард. Тогда он, Умберто Бенини, поднимет сумму до семисот пятидесяти миллионов, и Паоло вернется домой.

Ночь казалась нескончаемой, видения были путаными и бессвязными и не приходили ни к какому завершению. Франческа пыталась бороться с ними, пыталась понять, что они значат и о чем говорят ей. Дважды она просыпалась и смотрела на часы. Первый раз это случилось в начале второго, и она была вся в поту. Во второй — почти в полпятого, и она дрожала от холода.

День был долгим, отчасти потому, что она боялась, а отчасти потому, что где-то в глубине души надеялась на близкое завершение переговоров. Мы взяли верх — это чувствовалось в настроении Умберто нынче вечером, — мы диктуем им правила игры, а они подчиняются и делают так, как мы хотим.

Удачи вам, сказал Хазлам, когда она уезжала. Не волнуйтесь — ведь Марко с вами, и в случае чего он вас поддержит.

Когда они вернулись, ее лицо было застывшим от ужаса.

— Вы предложили пятьсот миллионов? — Умберто загородил собой дверной проем.

Франческа молчит, заметил Хазлам, отвечает Марко — он помогает ей.

— Да.

Я спросил Франческу — это было в тоне Умберто, в его поведении. Какого черта она не отвечает сама?

— И что они сказали? — спросил он.

— Ничего, — ответил Марко.

— Как ничего?

— Они ничего не сказали. Просто повесили трубку.