Город проплывал за грязным окном. Коричневые разводы служили своего рода фильтром, через который просачивалась неприглядная реальность. Гетто в эту раннюю пору казалось чумазым, тщедушным ребенком, что жался к коленям могучих, высоких родителей— колоссальных Ульев. Рассматривая эту тоскливую картину, Курт отчетливо понимал, что очень скоро это место станет его истинным домом.

Возможно, он будет жить где-то тут, неподалеку. Ему придется заботиться лишь о себе самом, о собственном выживании и пропитании… И ни о ком более, до самой смерти. Родная стая изгонит его как преступившего Заветы, а человеческая масса никогда не примет полузверя.

Размышляя об этом, волк спросил себя, как он станет жить. Ответ, как ни странно, оказался очень прост: день за днем. Он понятия не имел, каким именно способом придется зарабатывать на жизнь (ведь лишь в рамках всей стаи можно было ограничиться “натурой”). Как ни крути, он умел только одно — убивать. Именно это его умение позволило заработать на лечение сестры. Для этой цели создали расу волков, из-за него же уничтожили.

Тем не менее Курт решил, что к Лысому Хью он больше не пойдет. Хватит с него дурацких заказов. Найдутся и другие способы заработать на пропитание, и то, что волк пока их не видел, ничего не меняло.

Вскоре автобус вырулил на бульвар. Волк понял это далеко не сразу — при дневном освещении Сансет представлял весьма странное зрелище. Витрины и фасады казались бледными оттисками своих ночных двойников. Неоновые символы и рисунки выглядели пожухлой листвой, а от блистательных голограмм не осталось и следа — не имело смысла тратить энергию. Ночь покинула город, но обещала вернуться.

Автобус катил по правой стороне бульвара, вокруг сновали легковушки. Сансет был вновь открыт для движения. Пора было выходить. В трущобы или непосредственно к Улью его в любом случае не отвезут (такой маршрут был бы слишком нерентабельным).

Автобус со скрежетом остановился, распахнул обе двери. На бульваре выходило особо много безволосых— отсюда было просто добраться до любого из центральных районов. Пропустив вперед кучу народу, волк ступил на бренную землю.

Стоило только оглянуться, как в глаза ударил восток. Раскаленный огненный шар вздымался над горизонтом. Собственно, сам горизонт закрывали Ульи, а также несравненно более низкорослые строения, над крышами которых и висело солнце. От него, заслоненного куполом, на землю падали толстые пласты раскаленного воздуха, колоссальные массы ультрафиолета, а также миллионы рентген-часов.

Густо-красные разводы обрамляли жгучий белый шар, словно корона. Это зрелище было прекрасно и зловеще-грозно одновременно. Там, над куполом, вероятно, царил истинный хаос.

Курт был ошеломлен осознанием этой колоссальной мощи, что заставила человечество забраться под полусферы из термостойкого сплава. Ему и раньше доводилось наблюдать восход, закат и другие атмосферные явления. И все-таки ни один голопроектор, стим-иллюзия или двухмерный экран не способны были передать и сотую долю животрепещущей силы реального, визуального восприятия…

Он пришел в себя от того, что кто-то довольно чувствительно пихнул его в бок. Ощерившись, волк развернулся, готовый свернуть обидчику шею. Но тот уже удалялся, подставив незащищенную спину, — широкоплечий мужчина среднего роста. Курт, опомнившись5, посмотрел по сторонам, не заметил ли кто-нибудь его внезапной вспышки. Однако, похоже, подобное было полностью в порядке вещей. Кроме того, Курт был сам виноват: не следовало стоять с открытой пастью, уподобляясь придурковатому туристу.

Вероятно, решил он, на него так подействовало обилие света. Волк чувствовал себя не в своей тарелке — практически голым или под мощными сканерами. Его стихией была ночь, где много теней, укромных мест и обманных отражений, в которых так легко затеряться…

И все же никто, как ни странно, не обращал на него особого внимания. А через пару мгновений Курт заметил в отдалении еще пару парней, шагавших с нахлобученными на голову капюшонами. Возможно, это была какая-то уличная мода, законодателями и основателями которой с полным правом могла считаться волчья стая. Но если даже и нет, такая мода Курту определенно была по душе.

Вздохнув, он тронулся в путь. Дойдя до перекрестка, дисциплинированно дождался зеленого света (хотя мог бы, особенно не утруждаясь, миновать “зебру” и по крышам движущихся автомобилей). Затем зашагал в направлении “веселых кварталов”, постепенно забирая в сторону Улья.

Безволосые целеустремленно шагали вокруг, тротуары превратились в некие полосы движения. Отовсюду слышались веселые трели мобильных телефонов, отдельные фразы, смех и, конечно, топот десятков ног. Волка окружала невообразимая какофония запахов: от дневных духов до застарелого пота. Ему нестерпимо хотелось вырваться из этого кокона, составленного из безволосых тел, спешащих навстречу новому дню. Но он был вынужден шагать, поглядывая по сторонам из-под капюшона, спрятав руки в карманы, а также стараясь, чтобы походка не выглядела слишком уж твердой. Так, как ходят волки, среди безволосых ходили разве что профессиональные спортсмены, одевавшиеся не в потертые кожаные куртки и джинсы, а значительно лучше.

Безволосые торопились по своим неотложным делам — выполнить запланированный минимум финансовой выработки. Большинство этих людей, если они объявились этим утром на Сансете, когда раздраженное светило только-только проснулось, спешили, конечно, в Сити. Это был деловой центр мегаполиса (во всяком случае, Гетто), где в водоворотах и завихрениях вращались финансовые потоки той части города, что лежала у подножия Ульев. Там находились разномастные конторы, офисы, кабинеты и фирмы. Небоскребы гордо вздымались ввысь, но только до того момента, когда взгляд вдруг утыкался в Улей, что громоздился на горизонте. И сразу становилось ясно, что все эти “небесные скребки” — не более чем жалкие подобия. Дворняжки, боязливо жавшиеся к подножиям истинных гигантов…

Волк никогда не забывал об этом.

Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, он проскользнул в какой-то “веселый квартал”. Сперва Курту показалось, что он здесь еще не бывал, но тут на глаза ему попались несколько знакомых деталей — подвешенная над одной из дверей здоровенная кабанья голова (сделанная, конечно, из пластмассы и искусственного меха), намалеванная на фасаде русалка с обнаженной грудью и папиросой в зубах, а также красный фонарь на витиеватом кронштейне — тусклый в эту раннюю пору.

При дневном свете все здесь казалось непривычным, будто волк очутился в каком-то Зазеркалье. Куда-то подевался весь контингент обывателей: зазывалы, проститутки, пьяные субъекты, валяющиеся в лужах блевотины… Не было даже просто прохожих. Курт сам не заметил, как оказался в полном одиночестве (что, конечно же, не могло его особенно расстроить).

Он перешел на быстрый шаг, по меркам безволосых почти бег. Здесь, в непосредственной близости от “спорных территорий” (“буфера”, а затем Улья), нужда таиться и скрываться отпадала сама собою. Заблудиться здесь было непросто даже ночью, а тем более сейчас, когда раскаленное светило изливало на купол тысячи люменов.