— Неужели это не может подождать, пока мы не погребли моего отца? — спросил Гутторм, и его ледяной голос пробирал до костей, словно восточный ветер — странный голос для молодого человека.

— Может и нет, — сказал один из стражей. — Мы нашли его за сараем с дровами, и нам не понравилась отметина у него на лбу. Эй ты, встань! — Он дернул человека за плечо и приставил кинжал к его горлу.

Бьярни стоял неподалеку и видел в свете факелов, что это совсем еще юноша — со знаками в виде наконечников стрел на лбу, которые выкрасят синим, когда он станет мужчиной; с гладким, как у девушки, вытянутым овалом лица и со спутанной гривой темных волос.

— Ты понимаешь меня? — спросил Гутторм.

— Немного, — ответил юноша. Он тяжело дышал, как олень после долгого бега, но удлиненные темные глаза, смотрели прямо в лицо новому ярлу.

— Почему ты прятался в лагере?

— Я пришел за головой моего отца, — ответил юноша.

На мгновенье все замерло; люди подошли ближе, чтобы лучше слышать и видеть происходящее.

— Ты опоздал, — сказал Гутторм. — Голова твоего отца уже исчезла в огне.

Все случившееся после этого было настолько стремительно, что заняло не более пяти секунд. Юноша издал нечеловеческий вопль и обвис на руках дозорных, а спустя мгновение, когда они, сбитые с толку, опустили его на землю, он рванулся как змея, наносящая удар, рука его метнулась к разорванной на груди рубахе из куницы и выхватила что-то маленькое, блестящее, несущее смерть. Грозно рыча, он потянулся к горлу ярла Гутторма.

Молодой ярл не спал четыре ночи, и внимание его притупилось, но кинжал Торштена остановил нападавшего в прыжке. Другие, и Бьярни среди них, накинулись на него со всех сторон. В отблесках огня засверкали обнаженные клинки, и молодой пикт упал у их ног, истекая кровью из множества ран. Но первый удар нанес Торштен, и небольшая, глубокая рана на его плече подтверждала это.

Несколько воинов наклонились, чтобы унести тело.

— В огонь или с утеса? — спросил кто-то.

Торштен стоял, сжимая рукой плечо, и капли крови струились между пальцами. Пусть решает ярл.

Гутторм, быстро дыша, покачал головой.

— Нет. Отнесите его к палатке и оставьте там. Наверняка его сородичи явятся за телом и захотят обговорить другие дела, еще до того как мы погребем моего отца.

И правда, на следующее утро, когда огонь потух и зола остывала, а воины, собрав камни на горном кряже и на берегу, строили длинный курган в виде лодки, группа всадников, с зеленой ветвью мира, подъехали к воротам, чтобы возобновить переговоры, прерванные битвой.

Гутторм вышел им навстречу, откинув складки плаща, чтобы над локтями были видны браслеты ярла. Его лицо под кованым шлемом Сигурда было сурово и спокойно, а Эрп стоял рядом с ним, чтобы переводить.

— Последний раз мирные переговоры закончились смертью многих людей, среди них и моего отца, — сказал он им. — Но мы выиграли битву и захватили ваши охотничьи земли. Так зачем же нам вновь говорить о мире?

— Если стрела не попала в цель, разве не стоит пустить еще одну? — ответил глава прибывших, старик в накидке из оленьей шкуры и с золотой цепью вождя, украшенной янтарями. — Вы приплыли в Кейтнесс и Сатерленд в поисках земли для поселений, и, действительно, здесь хватит места нашим народам — только если мы поклянемся жить в мире друг с другом. Иначе, хоть мы и лишимся свободы, вам тоже будет грозить опасность. Неужели вы не хотите спокойно охотиться на своих землях и не ждать удара в спину; спать по ночам и не бояться, что сожгут ваши дома; оставлять жен и детей, которых вы привезете сюда, чтобы они поддерживали огонь в очагах?

— Ты прав, — подумав минуту, сказал Гутторм. И, внезапно приняв решение, добавил:

— Что ж, садитесь, поговорим. Будем надеяться на лучшее.

И вскоре, когда увели лошадей, вожди и старейшины разукрашенного народа, в сопровождении молодых храбрых воинов, с одной стороны, и ярл Гуторм и Торштен Олафсон со своими воинами — с другой, сели у вновь зажженного мирного огня посреди лагеря. И там они привязали зеленую ветвь мира к древку копья и во второй раз принялись обсуждать договор между своими народами.

Торштен, завершив собственные переговоры на свадебном пиру, говорил редко, но сидел, поглаживая густую бороду, и слушал, переводя взгляд своих рыжих глаз с одного лица на другое, пока переговорщики разрешали споры и недоразумения, настойчиво согласовывали подробности и требования, и дело близилось к завершению.

Наконец они обговорили все — даже то, что будут отдавать своих сыновей друг другу на воспитание. На обнаженном мече, ячменном хлебе и соли они поклялись хранить мир — договор был заключен вновь — и на этот раз надежды на его силу было больше.

А затем, когда солнце закатилось и наступил вечер, принесли ужин и огромные кувшины коричневого мутного верескового эля. Но прежде чем пировать, старый вождь в плаще из оленьей шкуры, говоривший от имени своего народа, поднял взгляд от огня и сказал:

— Есть еще кое-что.

— Да, — ответил ярл Гутторм, — я так и думал. — И в его голосе послышалась настороженность.

— Теперь, когда мы поклялись в родстве и заключили дружеский союз между нашими народами, отдайте голову нашего повелителя Мелбригды.

— Вы опоздали с просьбой, — сказал ярл. — Голову Мелбригды Волчьего клыка уже поглотил огонь, и мы погребли останки со всеми почестями.

На мгновенье воцарилось грозное молчание.

И в полной тишине ярл Гутторм добавил:

— Но мы можем вернуть вам тело его сына, который пришел за ним раньше вас.

Тишину прерывали крики чаек и глухие удары прилива; где-то лошадь била копытом в ограду.

— Что ж, — сказал наконец старый вождь, — на эту охоту он отправился один.

Понизив голос, Эрп перевел.

— Кто его убил? — спросил старый вождь.

И Рыжий Торштен, кажется, впервые возвысив голос, спокойно ответил:

— Я.

Вождь посмотрел на него:

— Почему?

— Он хотел убить ярла Гутторма, а мой кинжал оказался ближе остальных.

— Понятно. Это веская причина, — сказал старик, с видом беспристрастного судьи.

Потом нагнулся и взял кусок остывающего мяса с тарелки.

— Я рад, что мы поклялись в дружбе прежде, чем это выяснилось, потому что мои молодые смельчаки, могли не так понять. — И он взял к мясу кусок ячменной лепешки.

Бьярни, ставя еще одно блюдо на раскаленные угли костра, догадался, что старик намеренно дождался клятвы, прежде чем заговорить о голове своего повелителя.

Старейшины разукрашенного народа вернулись восвояси, забрав тело своего принца, завернутое в шкуры и привязанное к настилу, который тащила одна из лошадей. А на следующее утро, оставив молодого ярла и новый курган, Рыжий Торштен со своими воинами направился обратно на север.