Но вернемся к императору Рудольфу и его причудам. Кончились они плохо: за несколько лет до смерти рассудок государя помутился. Бедняга ничего не решался предпринять, не составив предварительно гороскоп, боялся призраков, яда, наемных убийц, взывал о помощи к сатане и творил прочие безумства. Управлять империей в таком душевном расстройстве было трудновато, и клан Габсбургов это отлично понимал. Поэтому в 1608 году в Праге появился венский наместник Матиас (в ином написании — Матвей), младший брат Рудольфа, чтобы склонить императора к передаче ему если не всей полноты власти, то хотя бы к предоставлению права временно управлять державой. Рудольф не согласился, назревал вооруженный конфликт, но братья все же помирились, и Рудольф признал Матиаса своим наследником.

Чешская знать решила воспользоваться этим конфликтом и затруднительным положением императора, чтобы вернуть былые вольности. С этой целью в Праге в 1609 году собрался сейм, направивший послание Рудольфу. Но император не пожелал идти на политические уступки, хотя его все-таки вынудили подписать грамоту о свободе вероисповедания. Тем временем в пределах чешского королевства появились отряды наемников, возвращавшихся с войн, которые Австрийская империя вела с турками. Солдаты эти были хуже разбойников: они грабили и убивали жителей, предавая все вокруг огню и мечу, и двигались к Праге при полном бездействии императора. Устрашенные горожане вызвали на помощь Матиаса, тот явился с конным войском и утихомирил разгулявшихся наемников, а заодно добился отречения Рудольфа и занял трон. Через год, в 1612 году, бывший император умер и был погребен в соборе святого Вита, где уже покоились его дед Фердинанд I и отец Максимилиан II. Три властителя из династии Габсбургов похоронены не в Вене, а в Праге — это ли не знак того, какой именно город и какой храм считались величайшими в Австрийской империи!

Но вскоре звезда Праги склонилась к закату. Австрийский трон достался императору Матиасу II, избравшему своей столицей Вену, где он прежде был наместником Рудольфа. Прага лишилась статуса главного города империи, но это еще половина беды; другая состояла в том, что усилились гонения на протестантов. Покорность была не в характере богемцев; им не оставалось ничего другого, как сопротивляться. Говоря именно о богемцах, мы хотим подчеркнуть, что протестанты чешского и немецкого происхождения объединились, а в стане их врагов, приверженцев императора и католической церкви, тоже были как немцы, так и чехи. Так что не нужно удивляться тому, что среди восставших встречаются люди с чешскими и немецкими именами, и то же самое — в лагере их противников; кроме того, многие знатные чехи носили фамилии, переделанные на немецкий лад.

Матиас II, престарелый и бездетный, объявил наследником своего кузена, также из дома Габсбургов. В 1617 году тот под именем Фердинанда II стал чешским королем, а два года спустя — и императором. Чехии это не сулило ничего хорошего — Фердинанд был энергичным правителем, и за ним тянулась слава истового католика. Уверившись, что послаблений ждать не приходится, протестанты в марте 1618 года собрались в Праге на съезд, выбрали своим предводителем графа Матиаса Турна (кстати, его родным языком был немецкий) и направили королю жалобу, требуя, как и прежде, свободы вероисповедания и равных прав с католиками. Ответ был отрицательный. И тогда, 23 мая 1618 года, группа разгневанных протестантов под водительством графа Турна поднялась в Пражский Град, где размещалась королевская канцелярия. Разговор получился на повышенных тонах и кончился тем, что визитеры выбросили из окон трех сторонников короля — Ярослава Мартиница, Вилема Славата и Филиппа Фабрициуса. Этот эпизод известен как вторая пражская дефенестрация, закрепившая на практике столь полезный способ расправы с неугодными чиновниками. Но в данном случае обошлось без смертоубийства: троица, которую пустили полетать, свалилась в ров на кучу навоза, все чиновники остались живы и сумели ускользнуть из Праги.

Мятежники, захватив Град, объявили Фердинанда II низложенным и выбрали королем протестанта Фридриха Пфальцкого. Но царствовал он недолго, всего лишь два года. На страну стремительно надвигались печальные события, ставшие для Чехии национальной трагедией: мы имеем в виду поражение в Белогорской битве в 1620 году и кровавую Тридцатилетнюю войну.

Как сладко пахла сирень в садах на склоне Пражского Града! Память об этом аромате я храню уже больше двух десятилетий. Мой загородный дом под Петербургом тоже окружен кустами сирени, и в мае, если закрыть глаза и вдохнуть ее запах, кажется, что я опять в Праге, стою на речном берегу, и напротив, за Влтавой, поднимается холм, весь в цветах и зелени, и веет оттуда теплый ветер. В такие моменты я думаю, что жизнь все же изменилась к лучшему — ведь спустя совсем недолгое время я могу и в самом деле очутиться в Праге. Всего-то только и надо: купить путевку, получить визу и сесть в самолет. Никакие парткомы и райкомы теперь не нужны, они лишь тени прошлого, воспоминание о прежней мерзости и глупости. Я свободен! И Чехия свободна тоже, и нет над нею господина ни в Вене, ни в Берлине, ни в Москве.

Итак, тысяча девятьсот восемьдесят девятый год, весна. Случилось чудо — меня посылают в командировку в Чехословакию! Почти двадцать лет я работаю в своем институте, и никогда меня прежде никуда не посылали — в смысле, за рубеж. В Норильск — пожалуйста, в Иркутск — без проблем, в Москву — раз плюнуть… А вот в Польшу, Румынию, ГДР или, тем более, ФРГ — никогда и ни за что! В своей области я известный ученый, я получаю приглашения на конференции в другие страны, я пишу доклады, перевожу их на английский, и с ними кто-то едет — не я. Этот «не я» объясняет зарубежным коллегам, почему доктор N. не прибыл, чтобы лично поделиться с ними умными мыслями: ну, скажем, доктор N. внезапно заболел или творит очередную теорию, и этот процесс нарушать никак нельзя. А доклад — вот он, доклад, и мы его сейчас зачитаем. Только прошу вопросов не задавать, не ответить на ваши вопросы без доктора N.

Это «не я» там объясняется, где-то в Будапеште или Мюнхене, а я — в кабинете директора института. Директор прячет глаза и бормочет, что отправил бы меня со всей охотой в Будапешт или Мюнхен, однако у чиновников из министерства свое мнение. Нельзя посылать беспартийных, нельзя посылать слишком умных, нельзя то, нельзя это… Директор наш был неплохой человек, толковый. Он говорит, я киваю, и мы оба знаем, в чем проблема: у доктора N. нос не той формы. (Это эвфемизм советских времен. Вообще-то нос у меня совершенно обычный.)

Нельзя, нельзя, и вдруг стало можно. Отправляйтесь, доктор N., на конференцию, коль вас туда зовут. Вот командировочные, вот билеты, вот служебный паспорт с визой… Чудеса! Перестройка, мать ее ёж! Жаль, запоздала лет на тридцать…

Сажусь в самолет, лечу в Прагу. Там меня встречает Виктор Богданов, представитель нашей компании «Буревестник». В Праге полдень, и, устроившись в гостинице, я иду с Виктором гулять. Суббота, почти все магазины закрыты, и, к сожалению, закрыт магазин с нашими русскими книгами около Вацлавской площади. Место, прямо скажем, легендарное, там можно было найти дефицит, и я этот магазин усердно посещал — больше ста книг в моей библиотеке привезены из Чехословакии. Но что поделаешь, суббота! День в Праге не торговый.