Только через час Элайна покончила с купанием: на этот раз ей никто не мешал, даже Дульси. Чернокожая служанка выглядела необычно присмиревшей и неразговорчивой — она никак не могла взять в толк, как ее хозяин согласился принять в семью какого-то янки. В доме царила напряженная тишина, и Элайна не сомневалась, что утренние события до крайности утомили все семейство Крэгхью.

Печально вздохнув, девушка расправила черное платье, которое ей приходилось надевать слишком часто для ее возраста, достала шляпку с черной вуалью, туфли на каблуках и корсет. Сегодня утром она не смогла заставить себя отправиться в госпиталь и вместо этого решила пойти на похороны Бобби Джонсона. На кладбище она молча помолится не только за северянина, но и за брата: ей казалось, что после этого она сможет продолжать жить, оставив позади печали. Взбодрившись, Элайна даже велела Джедедайе запрячь в экипаж жеребца — судя по всему, никто из обитателей особняка в этот день не собирался куда-либо ехать.

Не доезжая до места несколько кварталов, она вышла из коляски, опустила вуаль и оставшийся путь проделала пешком. На кладбище ей бросился в глаза целый ряд свежевырытых могил. Элайна направилась туда, где собралась небольшая толпа, и вдруг ее сердце дрогнуло: она заметила вдалеке высокую фигуру доктора Латимера. Несмотря на то что на кладбище собралось немало людей в мундирах, отчего-то ей хотелось смотреть только на него — в этот миг он казался ей близким, почти родным человеком. Помедлив, она решила подойти ближе: даже если Коул заметит ее, он ни за что не узнает в ней ни вечно грязного мальчишку Эла, ни женщину, которую любил вчера ночью.

Неподалеку ей бросился в глаза длинный ряд простых сосновых гробов, укрытых флагами союзников. Для некоторых солдат это место упокоения было временным — до тех пор, пока родные не перевезут их тела поближе к дому.

Как только капеллан закончил читать молитву над первым усопшим, гроб тут же опустили в землю, и присутствующие двинулись к следующей могиле. В этот момент капитан Латимер, оглядевшись, заметил застывшую возле одного из гробов хрупкую женскую фигурку. Дама была одета в черное; прочитав молитву, она положила на гроб букетик полевых цветов, а затем, отступив в тень громадного дуба, встала неподвижно, ожидая окончания церемонии. Капитан никак не мог припомнить, где и когда видел эту женщину, но в мальчишеской порывистости ее движений ему почудилось что-то знакомое.

Когда наступила очередь опускать в землю гроб с телом рядового Джонсона, Коул решил обменяться с незнакомкой парой слов, однако капеллан удержал его за рукав.

— Долг превыше всего, капитан, — вполголоса произнес он. — Сначала мы должны отдать этим людям почести, а соболезнования можно принести позднее.

Элайна, издалека прислушиваясь к их разговору, вздохнула с облегчением: на расстоянии траурный наряд служил ей надежной маскировкой, но вблизи Коул наверняка догадался бы, кто именно стоит перед ним.

Флаг, покрывавший гроб, аккуратно свернули; кто-то положил на крышку цветы, и гроб медленно опустили в могилу. Почти сразу же после этого Коул начал пробираться сквозь толпу, чтобы успеть догнать худенькую женщину в черном, уходившую все дальше по дорожке. Он последовал за ней широкими шагами, не очень понимая, что толкнуло его на подобный поступок.

Оглянувшись через плечо, Элайна вздрогнула, и ее сердце судорожно забилось: капитан уже почти догнал ее. Выйдя за ворота кладбища, она подняла вуаль и бросилась бежать, рассчитывая добраться до экипажа прежде, чем ее настигнут. В спешке она чуть не сбила с ног невысокого темноволосого мужчину.

— Проклятие! — Жак Дюбонне, пытаясь сохранить равновесие, взмахнул руками. — Вы что, ослепли?

На этот раз Элайна не собиралась тратить время на ненавистного француза. Обойдя его, она забежала за угол и быстро забралась в экипаж.

— Скорее, Джедедайя! За мной гонятся!

Слуга изо всех сил хлестнул лошадь:

— Ну, живее, пошла!

Они уже сворачивали в переулок, когда Коул выбежал из-за угла. Он успел разглядеть лишь черную шляпку сидящей в экипаже женщины и ее вуаль, развевающуюся на ветру.

Нахмурившись, он обернулся и обнаружил, что Жак Дюбонне пристально смотрит на него. Прошла, наверное, минута, прежде чем француз заговорил:

— Вот мы и встретились снова, доктор. — Он указал подбородком в ту сторону, где скрылся экипаж. — Вы знаете эту малютку?

Коул склонил голову набок.

— А вы?

Француз усмехнулся:

— Похоже, хоть в чем-то мы сходимся, месье. Лакомый кусочек?

— Полагаю, вас уже известили о том, что дом миссис Хоторн по-прежнему принадлежит ей. — Коул вытащил сигару, не сводя глаз со все больше краснеющего лица собеседника. — Никто в банке так и не сумел объяснить мне, что случилось: говорят, все произошло по недосмотру. — Он чиркнул спичкой и, прикурив сигару, лениво выпустил облачко дыма. — Но вот что интересно: продолжая расследование, я наткнулся на любопытное совпадение. Подобные явления часто случаются в этом банке, и каждый раз решение принимается в пользу Жака Дюбонне. Странно, не правда ли? — Капитан прищурился. — Хорошо еще, что миссис Хоторн из предосторожности потребовала в банке расписку, иначе ее выгнали бы из дома, который после этого достался бы вам за бесценок. — Он небрежно пожал плечами. — Разумеется, никаких доказательств у меня нет, но я почти уверен, что вам посчастливилось найти среди служащих банка преданного друга.

Дюбонне ехидно осклабился:

— Как вы совершенно справедливо отметили, месье, никаких доказательств у вас нет.

На это Коул ничего не ответил, он лишь небрежно прикоснулся к полям шляпы и двинулся в сторону кладбища. По какой-то причине женщина, сбежавшая от него, сейчас интересовала его куда больше, чем разоблачение негодяя.

Когда стало ясно, что преследователь отстал, Джедедайя пустил коня рысью, и Элайна закрыла глаза, пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце.

— Куда теперь, мисс?

— К госпиталю, Джедедайя. Пока капитан на кладбище, я хочу повидаться с доктором Бруксом.

Когда они подъехали, Элайна разглядела стоявшую около входа коляску Коула и решила не рисковать. Она знала, что Брукс имеет привычку обедать дома, и потому велела Джедедайе ехать к его особняку.

Дверь открыла чернокожая служанка, она провела Элайну в кабинет и попросила подождать.

Пробило полдень, когда бричка наконец въехала во двор и доктор Брукс вошел в дом. Увидев даму в трауре, он нерешительно остановился.

— Элайна?

Девушка развязала ленты шляпки, сняла ее и встряхнула короткими шелковистыми локонами.

— Боже милостивый, детка! — ахнул Брукс. — Вас совсем не узнать в этом наряде.

Элайна положила шляпку на стул и сняла перчатки. Она уже обдумала предстоящий разговор и поэтому сразу перешла к делу: