Ахмеду удалось достичь Дамаска, но его сыновья и женщины попали в руки татар, и те отвезли их к эмиру. Багдад уплатил выкуп и признал власть Тимура. В городе был оставлен правитель, и захватчики удалились так же внезапно, как нагрянули. Перед этим они вылили в реку все багдадские вина. И Тимур забрал с собой в Самарканд всех астрологов и зодчих.

Султан, будучи поэтом, написал по поводу своего несчастья скорбное двустишье:

Люди говорят, ты Хромой Боец.

Ну а я отнюдь не хромой беглец.

Буря пронеслась, почти напрочь лишив султана Ахмеда богатства и чести. Его приютил в Каире повелитель Египта, дал ему новых женщин и рабов. В Каир также прибыли послы из Самарканда.

— Во времена Чингисхана, — сказали они, — предки нашего повелителя воевали с твоими предками. Затем они договорились о мире. Впоследствии весь Иран стал жертвой хаоса и междоусобной войны. Наш правитель восстановил мир в Иране, граничащем с твоими владениями, и теперь шлет послов к тебе, чтобы торговцы могли беспрепятственно ездить из страны в страну, и никаких поводов для ссоры не возникало. Хвала единому Владыке и Повелителю царей.

Монарху Египта доставило удовольствие предать этих послов смерти. Захватив Багдад, Тимур слишком приблизился к странам Запада, и войска мамлюков были подняты. В это время у Египта появился неожиданный и сильный союзник.

Какое-то татарское войско вмешалось в дела Малой Азии, и это навлекло на Тимура гнев Баязеда, турецкого султана. Союз теперь был крепким, и казалось, что продвижение эмира на запад окончилось. С туркменами и сирийскими арабами, прикрывавшими фланги, оба султана двинулись на восток, почти не встречая сопротивления до Евфрата и Каспийского моря.

Египетские мамлюки шли вниз по течению Тигра и вступили в Багдад, сопровождая беглеца Ахмеда. Его с почестями возвратили в собственный дворец, но теперь уже как египетского правителя. Когда мамлюки ушли из Багдада, а турки из Мосула, довольные своим достижением, Ахмед оказался предоставленным самому себе. Он послал в Самарканд лазутчиков собрать сведения о Тимуре, и те вернулись со странными донесениями.

— Мы видели то, что видели. Город уже не тот, что прежде. Где раньше привязывали верблюдов, теперь голубые купола и выложенные мрамором дворы. Своими глазами мы видели татарского повелителя на строительстве дворца. Он оказался недоволен тем, что сделали строители, и велел его снести. Потом в течение трех недель ежедневно приезжал туда верхом, смотрел и — Аллах свидетель, все было так, как мы говорим — через три недели дворец был отстроен вновь до последнего камня в арке, последнего кирпича в куполе. Арка высотой в двадцать четыре копья, в проеме ее могут выстроиться пятьдесят человек.

— И что еще? — спросил султан.

— Тимур проводит время с имамами суннитов и шиитов, говорит им…

— Что он передает мне? Что делает?

— Клянемся Аллахом и его ангелами, мы заслужили милость сиятельного султана доброй вестью. Тимур отправился в Индию.

Даже зная, что Тимур находится более чем за тысячу миль, Ахмед не мог избавиться от беспокойства. Ему помнилось то безумное бегство по пустыне от следовавших по пятам татар. Он перестал доверять своим министрам и многих казнил собственноручно. Перебрался жить в почти пустую женскую половину дворца, окружил себя мамлюками-черкесами и неграми-телохранителями.

С балконов, из-за узорчатых решеток, заслонявших от взглядов с улицы его жен, Ахмед наблюдал за толпами, проходящими по наплавному мосту. Тайком держал в конюшне на другом берегу Тигра восемь лошадей под охраной надежных стражников. Вскоре объявил, что никто не будет допускаться в его присутствие. Ни один раб не входил к нему в покои, и Ахмед проводил часы у бойниц, не доверяя своим наблюдателям.

Страх овладел им до такой степени, что в конце концов он приказал приносить ему всю еду на одном подносе и оставлять у двери сераля. Слуга ставил поднос, уходил, потом Ахмед открывал дверь и брал его.

Ночами он проверял свой путь бегства, выезжал закутанным до неузнаваемости и отправлялся на другой берег реки, туда, где стояли наготове лошади. Пока он берегся таким образом, ему пришло послание, написанное на превосходном фарси — хвалебные стихи бессмертного Хафиза, которого он уже давно приглашал к себе:

Ахмед, властелина Увайса сын,

Султан и потомок султана!

Трон Хосрова тебе получить от судьбы

И величие Чингисхана.

Прошел год, и Ахмед начал чувствовать себя в безопасности, но вдруг покой его одиночества нарушил грохот большого барабана.

Вот уже десять лет дыхание войны не тревожило Самарканд. И за это время во исполнение воли Тимура свершено было многое.

Самарканд достался Тимуру глинобитным, и Тимур сделал его Римом Азии. Украшал всем, что приходилось ему по вкусу в других землях; заселил город пленниками, разместил в нем ученых и философов из покоренных городов. Каждая его победа ознаменовывалась постройкой нового общественного здания. Ученые были обеспечены медресе и библиотеками, ремесленники гильдиями в своих кварталах. Появились даже зверинец с диковинными животными и птицами и астрономическая обсерватория.

Этот город стал воплощенной мечтой Тимура. В походах эмир никогда не забывал высматривать материалы и произведения искусства, способные его украсить. Белый мрамор Тебриза, глазурованные изразцы Герата, серебряная филигрань Багдада, чистый нефрит Хотана — все это было теперь в Самарканде. Никто не знал, что появится еще, потому что новый Самарканд Тимур планировал самолично. Любил его, как старик юную любовницу. На сей раз он отправился грабить Индию, дабы обогатить свою столицу. На результаты, которых эмир достиг за десять лет, стоит взглянуть.

Ранней весной тысяча триста девяносто девятого года Тимур находился в Индии и поддерживал с городом курьерскую связь, гонцы ездили через Хайберский перевал и Кабул. Подъезжая к Самарканду по южной дороге, со стороны Зеленого Города, они миновали равнину, где рощи были заполнены мазанками и палатками, становищами с наплывом новоселов, пленников, любителей поживы, искателей счастья, привлеченных этой новой Утопией, со смешением языков и вер. Там были собраны христиане, евреи, несториане — арабы, маликиты, сунниты и шииты. У одних во взгляде сквозила решительность, у других от волнения и неопределенности голова шла кругом, будто от вина.

Там тянулись ряды барышников и торговцев верблюдами, в раздуваемой ветром соломенной сечке сидели вооруженные охранники. У дороги возле колодца стояло маленькое каменное строение — некрашенная несторианская церковь без купола. За этими становищами пришлых начинались владения знати, сквозь нежную зелень вязов просвечивали белые дворцы. Гонцы еще за милю от городской стены въезжали в пригород, откуда могли разобрать громадные буквы на голубом фасаде далекого медресе: «Аллах велик, и нет божества, кроме Аллаха».