Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И вы ей верите?
Да он просто в ярости! Изабелла была поражена. Джордан редко позволял чувствам вырваться наружу. Поэтому каждый раз, когда это все-таки случалось, она удивлялась вдвойне.
– Не мое дело подвергать сомнению слова аббатисы. Если она извинится, это может разозлить его еще больше.
– Значит, не расскажи она обо мне, вы бы не поверили, когда я поклялся, что помогу вам?
– Зачем задавать такие бессмысленные вопросы?
– Потому, что вы, кажется, решили, что в бою насмерть есть что-то почетное, и лишь оттого, что таким образом вы держите клятву. – Он закусил губу, а потом прорычал: – Искать смерть на турнире тоже почетно?
– При чем тут смерть? Турнир – это развлечение, игра. Он скрестил руки на груди и уставился в небо, и ветерок развевал полы его плаща.
– Кажется, вы совсем ничего не знаете о турнирах.
– Знаю лишь, что их любят молодые рыцари. Так они оттачивают воинское мастерство.
Он взглянул на Изабеллу:
– Видели хоть один турнир?
– Нет.
– Это свалка, не хуже, чем в настоящем бою. Всадники сшибаются друг с другом, и начинается драка.
– Но ведь они сражаются затупленными мечами и тупыми ножами, не так ли?
– Нет. Ибо как доказать свое воинское искусство, если не прольешь кровь?
Изабелла схватилась за живот, борясь с приступом тошноты.
– Тогда это варварство!
– Большее варварство, чем вы можете себе вообразить. Иногда битва понарошку не вмещается в пределы отведенного для нее поля, и рыцари влетают в деревню или на ферму. Живущие там оказываются в большой опасности.
– Шутите! Рыцарь не может убить невинного просто из желания доказать, что он великий воин. Это же соревнование, игра!
Джордан намотал на палец прядь ее волос, притянув к себе ее лицо.
– Моя дорогая Изабелла, милая невинная Изабелла, вы и понятия не имеете о том, на что пойдет мужчина, чтобы доказать свою силу на поле боя или за его пределами.
– Но убивать людей, которые не совершили никакого преступления, просто оказались на пути.
– Это уже достаточное преступление.
Она уставилась на него в надежде уловить на его лице улыбку. Должно быть, он просто морочит ей голову, чтобы проверить, насколько она легковерна, и вот-вот зальется смехом. Но он был совершенно серьезен.
– Варварство! – повторила она шепотом.
– Теперь вы понимаете, почему мне хочется вам помочь?
– Но сумеем ли мы положить конец бессмысленным убийствам? Да, мы, может быть, остановим войну между королем и его сыновьями. Но когда воцарится мир, будут проводить больше турниров.
– Не все же сразу, моя дорогая Изабелла.
Она высвободила волосы.
– Вы не должны обращаться ко мне так.
– Вы бы предпочли именоваться «леди Изабелла»?
– Это более уместно.
– Уместно? – Он невесело рассмеялся. – Если говорить о том, что уместно, не лучше ли называть вас «сестра Изабелла»?
Она отшатнулась.
– Откуда вы знаете? Вы знали все время?
– Я ничего не знал наверняка до сего момента. Вы ведь сказали, что вы не монахиня.
– Я не монахиня, но в аббатстве меня называют «сестра».
Изабелла закрыла глаза и вздохнула. Что она делает?
Именно от этого и предостерегала ее аббатиса. Открыв глаза, она спросила:
– Как же именно я себя выдала?
– Вы отлично скрывали правду. Уиртон заронил сомнения в мою голову, когда сказал, что никто ничего не слышал о дочери де Монфоров с тех пор, как погиб ваш батюшка, а мать заключили в монастырь вскоре после смерти лорда де Монфора.
– Вы не должны повторять другим то, что узнали от меня.
– А зачем? Кто поверит, что монашка способна на такое? – Он погладил плетеную рукоять ее кнута. – Вы одна такая в аббатстве Святого Иуды или тетя ведает очень странным монастырем?
– Вы задаете вопросы, на которые мне нельзя отвечать.
– Кто же запрещает? Моя тетка? – Его темные брови поползли вверх. – Или королева?
– Говорю вам, мне нельзя отвечать на такие вопросы. Прошу, не спрашивайте больше.
– Не я один задаюсь такими вопросами. – Джордан поднял лицо к небу. – Вы пропустили очень интересный ужин. Уиртон весьма интересовался вами и тем, как вы попали в Кенвикский приорат, если направлялись в Линкольн.
– И что вы ему сказали?
– Что женщины редко открывают правду до конца, пока им это на руку. Глупцы те мужчины, что позволяют сбить себя с толку в напрасной надежде узнать эту самую правду. Слишком часто погоня заводит их в трясину, а следовало бы ее избежать! Ведь вы, женщины, в свою очередь, заблуждаетесь тоже, когда думаете, что мы испытываем к вам нечто большее, чем просто похоть…
Его слова вонзились ей в сердце, как острое лезвие.
– Казалось, вы прекрасно знали, что делаете, когда целовали меня в спальне. Можете отрицать что угодно, но вы испытывали тогда ко мне не только похоть. Будь это всего лишь вожделение, вы бы не остановились.
– Вот тут вы ошибаетесь, Изабелла! Я не чувствую ровным счетом ничего – ни к вам, ни к любой другой.
Она схватила его левую руку и пребольно ущипнула. Он ахнул, вырывая руку.
– Итак, вы все-таки способны что-то чувствовать.
Потирая руку, он прорычал:
– Сколько еще чепухи мне придется от вас выслушивать?
– А каково мне слышать, если вы заявляете, что не чувствовали ко мне ровным счетом ничего, когда целовали?
– Если вдруг там и было что-то, кроме похоти, тогда это вышло по ошибке.
– Очень мило с вашей стороны признаться в этом именно сейчас. Но я не верю.
– Нет?
Его рот прижался к ее губам, когда он рывком притянул ее к себе. От него веяло ледяным отчаянием. Прижав ее к стене, Джордан обхватил ее талию, а затем накрыл ладонями ее грудь. Ей бы оттолкнуть его прочь. Сказать, что она хочет большего, нежели простое вожделение. Но она вдруг застонала, и его язык скользнул в полуоткрытые губы. Вцепившись в рукава его туники, она принялась ласкать его язык своим.
Восхитительный вкус, и она поняла, что жаждет большего! Ее губы ласкали грубую кожу его щек и шею, царапающую отросшей задень щетиной.
Его дыхание обожгло ей волосы, когда она взяла губами мочку его уха и принялась ее нежно покусывать. Изабелла слышала, как ее дыхание сделалось судорожным, когда он большими пальцами начал ласкать ее соски сквозь ткань платья. Затем он развязал шнурки корсажа, и она ощутила его горячие ладони на своей коже. Рука зацепилась за ключ, и проворные пальцы отбросили его ей на плечо. Другой рукой Джордан сгреб подол платья и поднял его к талии, прижимаясь к ней все теснее. Она оказалась намертво зажатой между неподатливыми камнями и его телом, крепким, словно скала.