Эти ушедшие побираться, кстати говоря, всерьез рисковали жизнью. Да, жизнью! Побег с учебной службы карался смертной казнью, а ПРОСЬБА об увольнении от этой службы ― каторжными работами. Тут имеет смысл напомнить, что речь идет о подростках, многие ― совсем дети, от 10 до 15 лет.

В каторжные работы ссылались и родители, которые вздумали бы просить об отчислении из школы своего ребенка.

Первые школы создавались еще на рубеже XVII и XVIII веков, но только указами от 20 и 28 февраля 1714 года все окончательно встало на круги своя: в Московии вводилась учебная служба для дворян с 10 до 15 лет. Недоросли должны были обучаться «цифири и геометрии», а «штраф будет такой, что не вольно будет жениться, пока сего не выучит». Велено было во всех губерниях в архиерейских домах и в монастырях завести школы, а учителями посылать туда учеников математических школ из Москвы, заведенных в 1703 году. На каждую губернию полагалось по два учителя из учеников математической школы.

Не будем говорить, что два учителя на губернию ― это само по себе нищенски мало. Но выполнить даже этот указ оказалось непросто: архиерейские школы до 1723 года были «определены» только в Новгороде, а цифирные школы сидели без учеников, кроме ярославской, где послано было в школу 26 человек из детей церковников. В остальных цифирных школах ― в Пскове, Новгороде, Москве и Вологде (всего их в 1723 году было 42) ― учителя сидели без дела и только проедали жалованье.

После смерти Петра цифирные школы, введенные в порядке учебной повинности, стали сливаться с архиерейскими, гарнизонными, горнозаводскими школами и постепенно исчезли.

Дворяне же считали цифирную школу страшным бременем и пытались от нее укрыться, елико возможно. Был случай, когда целая толпа дворян, не желая идти в цифирную школу, записалась в духовное Заиконоспасское училище. Характерна реакция царя: велел взять всех записавшихся в морскую школу в Петербурге и сразу по приезде заставил их бить сваи на Мойке.

Генерал–адмирал Апраксин выразил свой протест в своеобразной форме. Явился на Мойку, при виде царя снял адмиральский мундир с андреевской лентой и стал усердно вколачивать сваи вместе со всеми.

— Как, Фёдор Матвееевич, будучи генерал–адмиралом и кавалером, да сам вколачиваешь сваи?!

— Здесь, государь, бьют сваи все мои племянники да внучата, а я что за человек, какое имею в роде преимущество?!

Не думаю, что сопротивление цифирным школам было сопротивлением просвещению как таковому. Дворяне старались уклониться от казармы, где у дверей сидит солдат с палкой и где учатся насильно. Не любит человек насилия, что тут поделать…

Служебный характер дворянской науки очевиден из указа от 17 октября 1723 года, по которому держать недорослей в школах после 15 лет не велено,

«хотя б они и сами желали, дабы под именем той науки от смотров и определения в службу не укрывались».

По существу, это новый вид службы, но для детей.

Впрочем, служебный характер науки виден и из классических историй, послуживших сюжетом для «Табачно го капитана» и многих других произведений. Известен совершенно подлинный случай, когда Пётр по возвращении из–за границы разжаловал в рядовые матросы дворянина, который плохо учился во Франции, а его слугу возвел в дворянство, дал ему офицерский чин и отдал поместья дворянина его вчерашнему крепостному. Несомненно, это очень назидательная история, но из нее предельно четко следует, чем была всякая «наука» для Петра ― видом службы, за несение которой награждают, за не успехи в которой карают, как и во всякой другой службе.

Не менее оригинально и создание Академии наук. Во многих государствах возникали сообщества ученых, и не очень важно, назывались ли они громким словом «академия». В Британии возникло «Королевское научное общество», объединившее примерно 300 ученых джентльменов, а толку от этого общества было столько, что отчёты о его заседаниях до сих пор читаются как увлекательнейшие романы.

В XVII веке стали создаваться Академии наук и в других странах. Например, во Франции в 1648 году возникла Королевская академия живописи, в 1671 году ― Королевская архитектурная академия.

Но и в Британии, и во Франции, и в германских княже ствах все «академии» были добровольными общественными объединениями. Академии не были местом работы, нельзя было трудиться «при Академии наук». Ученый был самостоятельным обеспеченным джентльменом, у которого был свой капиталец и который жил на него, а занимался наукой просто потому, что ему это нравилось.

Или ученый был чиновником, врачом, учителем гимна зии, а лучше всего ― сотрудником университета. Вершиной карьеры ученого становилось звание профессора, а вовсе не академика. В академии принимали самых активных и одаренных ученых, членство в академиях было делом престижным и почетным, но денег не давало совершенно.

А вот в Российской империи было не так. Указ Петра от 28 января 1724 года создавал новое ВЕДОМСТВО, имеющее свой штат чиновников. Чиновником академии можно было стать, получив соответствующее образование и имея ученую степень… Но в Российской империи нигде нельзя было выучиться «на ученого» и тем более получить ученую степень. Весь российский опыт интеллектуальной жизни ― и Славяно–греко–российская академия, и книги ученых монахов, и Киево–Могилянская академия ― все это высочайше объявлялось ничего не стоящим мусором.

Раз в Российской империи не было ученых ― чиновников нового ведомства, их надлежало ввезти из стран Европы. Они и стали сотрудниками Академии наук, которая фактически открылась только в конце 1725 года, уже после смерти Петра. В числе приехавших в Россию иноземцев не так мало было прекрасных специалистов; как представитель ученого сословия, возникшего в России после Петра, я могу только сказать «спасибо» за материальную поддержку таких гигантов, как Л. Эйлер или Д. Бернулли. Но, конечно же, если радеть о самой русской науке, несравненно больший эффект сыграло бы открытие хотя бы одного университета. Вряд ли усилиями русских монахов и мирян можно было создать университет более чем с одним факультетом ― теологическим. Кто мешал создать такой университет (с одного факультета начинали и Болонья, и Сорбонна…), а потом постепенно вырастить другие факультеты, как это и было в Европе? Но Пётр выбрал другой путь.

Предполагалось, конечно, что иностранные ученые постепенно вырастят себе русскую смену. Для этого при академии создали университет и гимназию, и академия стала плохой копией, чуть ли не пародией на европейские учебные заведения.

Мало того что задача «готовить кадры» изначально понималась как второсортная и второстепенная. Иноземные мэтры, получив в России пенсион, были совершенно счастливы. Ну кто и когда еще оплачивал бы им не преподавание, не практически полезную деятельность, а саму научную работу?! Они и использовали на всю катушку такую прекрасную возможность! А в академической гимназии и университете тем временем царили такие же нравы, как и в Навигацкой школе. Разве что вот солдат с палкой исчез ― стал не нужен, потому что преемники Петра не хотели уже вбивать силой познания, а стали к наукам просто убийственно равнодушны.