В Баймоке, в который мы прибыли, жители встретили нас приветливо. Советских бойцов разместили в добротных домах, выделив им лучшие комнаты, создали превосходные условия для жизни и отдыха. Хозяева ухаживали за нами, словно мы были их самые близкие родственники. На стол ставили лучшие вина, доставали лучшие продукты. Однако приятное пребывание в Баймоке оказалось коротким: уже 26 ноября на железнодорожную станцию прибыл первый эшелон с танками. Комбриг передал 21 танк в 1-й танковый батальон, 10 – во 2-й, и 3 танка принял Коля Максимов для укомплектования взвода танков командования бригады. Получилось так, что перед приходом эшелонов с танками полковник Чунихин вызвал нас к себе. Мы подробно рассказали о поездке в Темишоару, хохотали. Потом он перевел разговор в деловое русло: «Вася и Коля, сами понимаете, что война идет к концу. Вам всего по двадцать лет, и будет обидно и несправедливо, если вы не доживете до Победы. Поэтому я решил, Коля, назначить тебя командиром взвода танков командира бригады. Будешь рядом со мной. Реже будешь ходить в атаку, а значит, больше шансов остаться в живых. Ну а тебя, Вася, я планирую поставить начштаба, а в перспективе и комбатом». Коля, конечно, заерепенился: «Как я оставлю друга?!» Комбриг сказал: «Подумайте, я вам только добра желаю. Подумайте, сразу не отвергайте».

От комбрига мы вышли обескураженные, в расстроенных чувствах. Пришли ко мне на квартиру, хозяйка нам накрыла стол. Мы посидели, выпили. Я говорю: «Коль, он дело говорит. Надо согласиться». Он подумал и сказал: «Наверное, так будет лучше, хоть один из нас останется жив. После войны поедем в Москву, будем учиться в академии и жить у меня на Арбате. Давай выпьем!»

В последующие два дня прибыли еще эшелоны с танками, и бригада была полностью укомплектована. Вскоре комбаты доложили о готовности батальонов к маршу. Основной костяк командного состава бригады, до комроты включительно, по праву считали себя ветеранами, имели солидный боевой опыт. Душой бригады были комбриг Чунихин и начполитотдела Негруль. Эти два прекрасных офицера с полуслова понимали друг друга, работали согласованно и дружно. Мы им подражали, брали с них пример.

В эти погожие дни уходящей осени войска 3-го Украинского фронта форсировали Дунай и, развивая наступление, вышли к озерам Веленце и Балатон. Создались хорошие условия для удара в тыл Будапештской группировке. Однако к началу марша бригады погожие дни сменились затяжным ненастьем. Круглые сутки шел холодный, мелкий дождь…

С большим сожалением бригада расставалась с уютным и гостеприимным городом, его приветливым населением. Несмотря на поздний вечер, югославы трогательно провожали нас, желая доброго пути и Победы. Совершив ночной марш, мы сосредоточились на северо-западной окраине Самбора, где ожидали переправы через Дунай. По дороге мы догоняли колонны пеших партизан, одетых пестро и очень бедно. Подавляющее большинство партизан было в гражданской одежде, некоторые даже босиком, – но все увешаны оружием, пулеметными лентами и гранатами, как наши матросы в годы Гражданской войны. Шли молодые и пожилые люди, среди них много девушек и подростков. Все приветливо махали, провожая нас, а на остановках югославские партизаны окружали танки. Шло братание, обмен оружием и сувенирами. Кругом раздавались приветственные возгласы и слышалось приятное обращение – «другари». Бойцы угощали друг друга вином, папиросами, махоркой. С началом движения партизаны забирались на танки, грелись на броне и ехали с нами десантом. Мы шли громить общего врага!

В Самборе мы расположились на окраине, около кладбища. Город был сильно разрушен: поработала авиация. На площади перед строем партизанам вручали боевые награды; огромная толпа горожан смотрела на это торжество. Из строя выходили худенькие хлопцы и девчонки, которым не было и 15 лет! Выходя, они неуклюже чеканили шаг и смущенно принимали награды. Толпа одобрительно гудела и рукоплескала. Это зрелище трогало нас до слез.

Личный состав отдыхал около танков, а наиболее предприимчивые организовали охоту на фазанов. Капитан Шлыков отобрал таежных охотников, и за короткое время они отстреляли несколько десятков фазанов, накормив батальон королевской дичью. Томительное ожидание затянулось, и тогда кое-кто умудрился слазить в подвалы и запастись виноградным вином.

К району расположения 2-го танкового батальона подошла колонна югославских партизан. Ехавший впереди на белом коне командир остановился. Это был довольно симпатичный мужчина среднего роста, широкоплечий и чернявый. Рядом с ним на гнедой лошаденке находился адъютант – молодая, красивая девчонка лет семнадцати. За ними в пешем порядке, опираясь на ружья, стоял отряд. Джумин пригласил командира к себе. Завязался разговор. Партизаны шли в тыл на отдых для приведения себя в порядок, а затем вновь на фронт. Тем временем танкисты обступили адъютанта: начались расспросы, смех. Звали ее Радмила. Имя всем очень понравилось, оно веяло чем-то русским, родным. Лейтенант Талызин шутя предложил:

– Хочешь, Радмила, выйти замуж за русского?

– Хочу, – не растерялась девчонка. Талызин вытолкнул вперед радиста Струнина:

– Вот тебе жених. Молодой, симпатичный, сибиряк.

– Хорошо, согласна. Только по нашему обычаю нужно спросить согласия отца и братьев. Они там, в отряде. Идите и договаривайтесь.

Все рассмеялись, и тогда Радмила попросила у танкистов продать или подарить ей пистолет. Талызин тут же снял с ремня трофейный «парабеллум» и вручил его Радмиле. Девчушка обрадовалась, тронутая любезностью, бросилась к Талызину на шею и страстно расцеловала его. Взводный смутился. Вскоре отряд снялся и ушел. Стало тихо и неуютно, веселье сменилось грустью…

Первой в корпусе переправилась 110-я танковая бригада. Переправляться можно было только ночью, в сплошной темноте, и утром, при густом тумане. Днем, как только прояснялось, налетала немецкая авиация и нещадно бомбила. Переправа затянулась. Не хватало переправочных средств, четкой организации. У реки скопилось много войск: наших и югославских. Все подступы были забиты танками, артиллерией, машинами, пехотой. Вокруг царила нервозная обстановка – гнали одних, задерживали и уводили в сторону других. Все это сопровождалось отборной бранью. То и дело возникали заторы, пробки, скученность, и это хорошо использовала вражеская авиация. Потери росли. Чтобы ускорить переправу, стали переправляться днем, прикрываясь дымом. Саперы на лодках зажигали дымовые шашки и, разъезжая вокруг переправы, ставили дымовую завесу. Река здесь была не особенно широкая – метров 700–900, но сильное течение с водоворотами затрудняло движение. Маломощные катера с трудом тащили тяжелый паром по мутным водам Дуная, почему-то названного голубым.

Только в полдень 1 декабря начала переправу 170-я танковая бригада. Первым вышел к переправе наш батальон. 2-й и 3-й батальоны расположились в лесу в 5 км восточнее Бездан, а мотобатальон автоматчиков оставался в прежнем районе. Завершить переправу бригада с большим трудом смогла лишь к исходу 2 декабря. Более суток мы стояли в бездействии, ожидая приказа, а 3 декабря маршем в районе Удвар перешли югославско-венгерскую границу и сразу почувствовали прохладное отношение венгерских жителей. Запуганные гитлеровской пропагандой, венгры с появлением наших частей в страхе разбежались по домам, спрятались и украдкой следили за нами. В темноте мы прошли Герешд, Хидаш Бонзгард. При подходе к Пюштек-Надашу все услышали взрывы. Разведка доложила, что все мосты через небольшую речушку взорваны, а бродов нет. Средств для наведения моста бригада не имела, и полковник Чунихин повернул колонну обратно и повел ее на Дунай, Тамаши и далее, в район Хедьесеверо. Здесь разведчики доложили, что мост через канал Канош в районе Сакали для танков непроходим. Корпусные саперы строили новый мост через канал, разбирая для этого близлежащие бревенчатые строения.