Что касается самого дела. Подтвержу то, что говорил всегда и говорю сейчас — да, я считаю, что Ходорковский был виноват во многих экономических преступлениях, которые в то же время были абсолютно типовыми для той эпохи. То есть его дело — действительно пример избирательного правосудия. Другое дело, что я ничего плохого не вижу в избирательном правосудии, как и ничего хорошего — просто я понимаю, что иногда правосудие бывает избирательным. Не только в России. В Соединённых Штатах на волне кризиса были примеры избирательного правосудия, дела, по которым посадить можно было всех, а посадили (причём на десятки лет) лишь нескольких человек.

Важно помнить другое. Причиной дела «Юкоса» были не экономические преступления и даже не пресловутое нарушение Ходорковским правил игры, установленных для олигархов вновь избранным президентом. Причиной была попытка с помощью разных способов захватить власть в стране, где государство как институт находилось в состоянии полностью исчезающей величины. Что категорически противоречило представлениям Путина о восстановлении государства, как почти уже утраченного к тому моменту вообще субъекта и института. Понятно, что Михаил Борисович на тот момент такие средства имел, по многим обстоятельствам его возможности влияния были больше, чем у государства. Затевая эту жёсткую, как он выразился, игру, он понимал, на что он идёт, но, безусловно, рассчитывал на победу. Как у человека умного — и это подтвердила его последняя пресс-конференция — у него были основания рассчитывать на эту победу. Это был не абсурд, не сумасшествие, не самопожертвование, — это был ошибочный расчёт, который исходил из того, что государство не посмеет, не сможет пойти по отношению к нему на те шаги, на которые оно пошло.

Он начал жёсткую игру с государством, при этом довольно циничную. Обстоятельства этой игры мы помним и знаем: частью её, например, была скупка политических партий в парламенте с переходом к парламентской республике — то есть фактически захват власти за деньги.

Единственным средством, в котором государство было конкурентоспособным с Ходорковским на тот момент, было легальное насилие. Никаких других средств, где государство тогда было с ним сопоставимо по возможностям, не было.

Я считаю, что всё было сделано абсолютно правильно. А те результаты, которые были достигнуты в начале 2000 годов во всех сферах — в первую очередь, с точки зрения восстановления института российской государственности, а также сопряжённых с этим областях (в том числе и восстановления, например, доходных возможностей, в дистанцировании так называемых олигархов от власти) — есть результаты выдающиеся.

Олигархи — это не люди, близкие к власти, быстро проникающие в кабинеты и добивающиеся там выгодных решений. Олигархи — сами по себе есть власть. И поэтому в данном случае артефактом и, я бы сказал, историческим казусом является именно то, что Ходорковский проиграл. Это один из очень немногих случаев, когда президент шёл на колоссальные риски в ситуации крайней необходимости. Поэтому, когда здесь говорят о каких-то личных аспектах (а это очень любят говорить — личная месть и так далее) — может быть, я об этом ничего не знаю. Но и чисто прагматических государственных соображений для объяснения судьбы Ходорковского более чем достаточно.

«Однако», 23.12.2013

Вчера новый министр экономического развития, но бывший первый зам председателя Центробанка (что важно: отвечавший за трагедию, за денежную политику, то есть он не технический зампред, а идеолог Центробанка) гр. Улюкаев заявил, что этот год, 2013-й, оказался худшим после кризиса 2008 года. И это — при сильной, разумеется, стагнации в экономике.

Хотя реально у нас, конечно, не стагнация, у нас — рецессия (за вычетом растущих нефтяных цен, а может быть, уже и не за вычетом, если честно посчитать).

И якобы во всём этом конъюнктура мировая виновата: кризис, падение на рынках Европы и так далее. Вот и мы из-за них, мол, падаем.

Это можно было бы считать глупостью, если бы это не было беспримерной наглостью. Настолько наглой, разнузданной, безобразной позиции мы не видели даже во времена молодых реформаторов. Собственно, сам-то Улюкаев как раз является ярчайшим молодым реформатором, он просто с течением времени перестал быть молодым, вошёл в молочно-восковую спелость реформаторства.

Так вот. Начнём с мировой конъюнктуры, которую обвиняют в нашей стагнации. Россия не продаёт на внешние рынки товары с добавленной стоимостью, высокой или низкой, — ширпотреб, станки, машины — или продаёт в самой минимальной степени. Россия торгует сырьём. Простой взгляд на рынки сырья — в первую очередь нефтяной — показывает, что конъюнктура там очень неплохая. Да, у неё есть очень негативный прогноз, но доходы мы получаем не от прогноза, а от текущих продаж. Конъюнктура совсем хорошая. С какой радости это должно было загнать нашу экономику за Можай — совершенно непонятно.

Второй момент. Ответ-то на вопрос прост, как блин. Но этот ответ Улюкаев дать не может. Причина падения российской экономики — это системная макроэкономическая политика, проводимая в течение 13 лет командой Кудрина, Улюкаева, Силуанова. Причём в первую очередь — курсовая политика. Эти люди в течение всего этого времени проводили политику непрепятствования укреплению курса рубля, который за это время укрепился в четыре раза (!). Ни одна экономика мира — тем более открытая рыночная — не может оставаться конкурентоспособной при четырёхкратном (!) увеличении реального обменного курса национальной валюты.

Хочу заметить, что в первую очередь за курс отвечает именно Улюкаев, ну и его шеф Игнатьев, формально ушедший в отставку. Не понимать этого Улюкаев не может, потому что Улюкаев — человек умный, безусловно, и в общем, достаточно экономически грамотный.

Это не вопрос выбора экономической стратегии, это не вопрос борьбы «либералов» с «государственниками». Это понятно школьнику, это понятно любому хозяйственнику, это понятно всем руководителям и собственникам российских промышленных предприятий, у которых в течение последних лет произошёл перелом, когда их продукция, бывшая раньше конкурентоспособной, выпала из конкуренции вне зависимости от любых их попыток снизить внутренние издержки, наладить производство, наладить выпуск конкурентоспособной продукции. Посмотрим, например, на автопром российский: у нас много собирается машин, одинаковых практически с западными. Одинаковая продукция, одинакового качества, которая раньше была конкурентоспособной, оказывается неконкурентоспособной по причине курса в первую очередь.

К этому можно добавить безумную процентную политику: деньги дорожают якобы для того, чтобы сдержать инфляцию. Ставки кредита во всём мире на уровне или даже ниже реальной инфляции — для того, чтобы бороться с кризисом. А у нас реальные ставки на 7–8 % выше реальной инфляции, не говоря уже о тех ставках, которые предлагаются юридическим лицам, то есть нашим производителям на открытом рынке. Это за пределами добра и зла.

И всё это называется «борьбой с инфляцией». То есть мы монетарными инструментами боремся с инфляцией, которая имеет немонетарный характер. Потому что в основе нашей инфляции — непрерывное и постоянное повышение тарифов естественных монополий. Вот единственное, что можно сказать сейчас в плюс, — но это исключительно воля президента против всех ведомств и всех естественных монополий — идея замораживания тарифов. Но поскольку эта идея — абсолютно правильная, совершенно необходимая — не сопровождается никаким контекстом с точки зрения процентной политики, с точки зрения курсовой политики, то она, скорее всего, будет провалена.