"Ну что ж, я ничего не могу изменить", — раздраженно подумала Клара.

Агнета была сердечной и обаятельной, не такой естественной, как раньше, но и ни в коем разе не неприятной. Она прекрасно вжилась в роль супруги напоказ. Клара хорошо могла представить себе, как ее подруга умело вела беседы с гостями на вечеринках, представляла незнакомых людей друг другу, элегантно пригубливала свое шампанское, а в нужный момент говорила нужные слова. И, даже если втайне воротила нос от жизни своей бывшей коллеги, ее маленького дома и крошечного сада, ничем не выдавала этого, а в порыве чувств выражала свое восхищение. Она восхищалась Мари, находила "прелестным" все, что видела, и посчитала, что Клара выглядит очень хорошо.

— Брак пошел тебе на пользу, моя дорогая! — заявила она.

— Тебе тоже, — ответила Клара. — У тебя наверняка очень увлекательная жизнь.

— Ну, что значит — увлекательная? Хотя Мальдивы прекрасны. Там на самом деле все как на открытках. Белоснежный песок, вода светящегося бирюзового цвета… тебе тоже надо бы съездить туда!

— С маленьким ребенком полет получается слишком долгим, — сказала Клара, а мысленно добавила: "А на три персоны все это слишком дорого".

— Ты права, — тут же согласилась Агнета. — Но я всегда считала, что и дома, в собственном саду, тоже можно прекрасно отдохнуть.

— Только оттуда не пошлешь такие красивые открытки, как твоя. Я ее только пару дней назад получила… И вот ты уже стоишь здесь, посреди моей гостиной!

— Почта — всегда самый длинный путь, — сказала Агнета. — Но разве это не здорово, что мы наконец опять встретились?

Клара устало улыбнулась.

— В общем-то, да. Только вот повод…

Агнета вздернула свои слишком тщательно выщипанные дуги бровей.

— Ты уже знаешь, о чем речь?

— Предпологаю. Боюсь, что у тебя та же проблема, что и у меня.

Обе женщины вышли на терассу, где Клара накрыла стол. Пока она разливала кофе и нарезала пирог с яблоками, который сама испекла, ее гостья выудила из сумочки стопку писем. Хозяйка дома искоса бросила на них взгляд и тут же узнала почерк, узнала печатные буквы на конвертах. Она вздрогнула, словно от пощечины, и пролила кофе на юбку шикарного, дорогущего костюма Агнеты.

— О боже! — прошептала Клара и даже почувствовала, как побледнело ее лицо.

— Ничего страшного, — сказала ее приятельница, промокая салфеткой свою юбку, — отдам ее в химчистку.

— Я не это имею в виду… — Клара трясущимися руками поставила кофейник. — Эти письма… это действительно то, про что я думала.

— Новых не поступало, когда я вернулась с Мальдив, — сказала Агнета, — и это меня немного успокоило.

— Я тоже больше двух недель ничего не получала, — сказала Клара, — но я все еще не могу подойти к почтовому ящику спокойно. Это все так… ужасно… Так страшно то, что он пишет…

— Ты думаешь, это мужчина?

— Не знаю, но думаю, что да. Собственно, я не могу сказать, почему так считаю…

Обе женщины посмотрели друг на друга.

— Это связано с той нашей работой с детьми и подростками, — наконец произнесла Агнета, — во всяком случае, он или она постоянно ссылается на это в моих письмах.

— В моих тоже.

— Я уже ломала себе голову над тем, что могло тогда произойти. Это должно касаться кого-то, кто убежден, что с ним произошла горькая несправедливость из-за нас. Только мне не приходит в голову ничего такого, что в какой-то степени… было бы из ряда вон выходящим. Я имею в виду, что, в принципе, очень многие могли сердиться на нас, но не было какого-то особого случая, из-за которого я сегодня сказала бы, что у меня сразу же появилось дурное предчувствие или что-то в этом роде.

— Ты не знаешь, есть еще такие, как мы? — спросила Клара.

— С другими я пока не общалась. Но нам следует это сделать. Я считаю, что если мы будем знать, кто именно получает эти письма, можно будет вычислить случаи, с которыми имели дело получатели.

— Если дело касается лишения родительских прав, то на нас наверняка многие имели зуб, — сказала Клара.

— А еще мы курировали семьи, которые сердились на нас просто потому, что ненавидели проверяющих, хотя без нас они никак не могли справиться, — добавила Агнета.

— А еще подумай о родителях, у которых забирали приемных детей, потому что природных родителей вдруг все же посчитали более пригодными… Там было пролито много слез. И высвобождено много агрессии.

— Но я не могу представить себе приемную семью, которая была бы настолько озлоблена, как автор этих писем, — возразила гостья. — Я имею в виду, что за всем этим стоит больной разум! Этот человек, вероятно, считает, что послужит какому-то высшему правосудию, если убьет нас. Сколько бы я ни копалась в памяти, мне так и не пришло в голову, от кого я могла бы ожидать подобных извращений.

— Ты считаешь, что нам следует обратиться в полицию? — спросила Клара.

Агнета помедлила.

— Я поговорила об этом со своим мужем. Он не советует делать это, поскольку считает, что они в любом случае ничем не смогут помочь, а в итоге мне на шею еще и пресса сядет… — Она ухмыльнулась. — Чего он на самом деле боится, так это того, что пресса будет сидеть у него на шее, а в его положении он, конечно же, не хочет, чтобы его связывали с подобными гадостями. К тому же у него нет ни малейшего интереса в том, чтобы прошлое его супруги стало широко известным.

— А что он имеет против твоего прошлого?

— Ну, оно кажется ему недостаточно представительным. Кем я была? Общественным педагогом из учреждения по работе с детьми и подростками, курирущим проблемные семьи.

— Но в этом ведь нет ничего такого, за что должно быть стыдно!

— Нет. Но для того, кто сидит в правлении крупной сети универмагов, то окружение, в котором мы тогда вращались, является несколько… грязным. Ему просто неприятно, когда я о нем говорю.

— Берт тоже считает, что нам не следует идти в полицию, — сказала Клара. — Хотя я не совсем уверена… возможно, он просто боится, что я совсем свихнусь, если он станет говорить о полиции. Я думаю, что для него это дело по-любому закрылось, после того как автор писем долгое время не давал о себе знать.

Агнета ничего не сказала.

"Какой чудесный летний день", — подумала Клара.

Где-то вдали по прозрачному голубому небу пролетал спортивный самолет, и до женщин доносился еле слышный шум его мотора. Щебетали птицы, жужжали пчелы. Из одной из верхних комнат тихо послышался лепет Мари, которая только что проснулась после своего обеденного сна.

Внутри у Клары вновь ожил страх — темное грозное облако, которое она в течение многих недель постоянно ощущала как раз в такие моменты, как этот, — прекрасные, ясные и солнечные. Для нее это дело не было закрытым. Может быть, оно станет таковым через годы, если автор писем к тому времени все еще не объявится. Но пройдет много времени, очень много, и порой она спрашивала себя, не останется ли в ее душе и тогда маленькая тень… не останется ли она там навсегда.