– Но в конце концов это просочится, рано или поздно, – возразил Пьер-Ив. – Сегодня Луиза рассказала об этом нам, потом может рассказать и другим. Напротив, мы должны устроить так, чтобы все прошло мягко, без шума. Сейчас все карты у нас на руках, мы можем этим воспользоваться.

– Мягко? Без шума? Ты что, издеваешься? Начнется травля, и ты прекрасно это знаешь. Они станут топтать ее так же рьяно, как до того превозносили, даже более рьяно – потому что почувствуют себя одураченными. Они призовут на помощь родителей Людовика и потребуют рассмотрения дела об умышленном неоказании помощи. Ты этого хочешь? Луиза, скажи ему!

Луиза не отвечала. Забившись в угол среди подушек, она слушала, как они спорят. Вчера, когда она во всем призналась, ей стало легче, но сегодня она снова ощущала себя на краю пропасти. Вот и пришло время платить по счетам. Выпад Алисы ее не успокоил. Неужели ее и правда станут травить? Любезные продавцы, услужливые телеведущие, люди, которые из кожи вон лезут, стараясь ей помочь, – больше на это нечего и рассчитывать. На мгновение ей представились журнальные обложки с ее фотографией – самой мерзкой, какую удастся найти, со скошенными вбок глазами, – и подписями: «предательница», «лгунья», «мифоманка». Только теперь она начала осознавать масштаб последствий своего признания и собственную уязвимость. Ее судьба зависела отныне не от нее, а от этих двоих, которых она считала своими друзьями и которые теперь ссорились. Она молчала и упорно водила ладонью по подлокотнику.

Молчание Луизы слегка охладило Алису. Да и не хотелось ей портить отношения с Пьер-Ивом. Она его уважала, и работу эту дал ей он. Алиса сменила стратегию:

– Послушай, я вот уже месяц бесплатно делаю рекламу твоей будущей книге, так ведь? Я использовала все франкоязычные и англоязычные каналы, от «Telerama» до «Voici», от France culture до BFM. Луиза – героиня, все ее знают, все ее любят, я не удивлюсь, если она окажется в ближайшем списке кандидатов на получение ордена Почетного легиона. Она сражалась, она делала фантастические вещи, мы с тобой и четверти того не сделали бы, так ведь? А ты хочешь все загубить из-за того, что существует одна подробность, о которой она не упомянула и которая притом ничего в ее истории не меняет. Ты прекрасно знаешь, что все порядочные люди, которые сидели дома перед телевизором, пока она подыхала с голоду, начнут судить ее. И это будет омерзительно, потому что они никогда ничего не поймут. Твиттер, фейсбук, у каждого неудачника, сколько их есть на свете, будет собственное мнение, это же так приятно – втоптать в грязь того, кому поклонялся.

Теперь Алиса старалась говорить обычным своим непринужденным и профессиональным тоном.

– На следующей неделе у нее назначены пробы, если все пойдет хорошо, она получит первую маленькую роль у Миромона. Я уверена, что она хорошо сыграет. Если и ты сыграешь как надо, можно было бы заинтересовать этого типа экранизацией твоей книги. Тебе бы этого хотелось? Но, сам понимаешь, он ничего не станет делать для ненадежной подруги и лгуньи.

Пьер-Ив рассуждал по-другому. «Ненадежная подруга», «лгунья» – это все слова, а его возбуждало столкновение с реальностью.

– Ну хорошо, – произнес он с притворным спокойствием, – значит, мы по-разному на это смотрим. Я предполагаю обратное. То, что Луиза нам рассказала, очень сильно действует, и я уверен, что людей это еще больше привлечет. И напротив, совсем не уверен, что им захочется ее растерзать.

Он делал вид, будто подбирает слова.

– Ты занимаешься пиаром, я – журналистикой. У меня есть информация, и подать ее – моя работа. Не беспокойся, я в курсе, как надо повернуть тему, и прежде всего я ни в малейшей степени не хочу повредить Луизе. Ты ведь в этом не сомневаешься, Луиза? – он повернулся к ней, безуспешно, как и Алиса, призывая ее в свидетели. – Не стану ничего от тебя скрывать, я с самого начала почувствовал в этой истории нечто странное. У меня есть кое-какое чутье, – прибавил он. – Так что теперь надо начинать все сначала. Луиза, мы с тобой по-прежнему в одной команде, но я прошу тебя больше ничего не утаивать.

– Чутье! Повернуть тему! – Алиса снова взорвалась. – Ты ничем не отличаешься от других, тебе ни до кого нет дела, кроме себя самого. Твое знаменитое чутье тебе подсказывает только то, что можно наброситься на беззащитную девушку. Слушать противно! И ты еще ко всему прочему намекаешь, что она и в другом наврала? Может, скажешь еще, что она попросту тихо убила мужа и потопила судно?

– Этого я не знаю, это знает только Луиза.

– Сволочь!

Пьер-Ив вскочил:

– Ну все, хватит оскорблений! По-моему, нам всем пора уняться. Луиза, я тебе завтра позвоню, и мы еще раз спокойно все обсудим. Не волнуйся, для тебя не будет никаких неприятных последствий.

Схватив пальто, он выбежал, не дав им ответить. Они так и остались сидеть на диване, Алиса снова привлекла к себе Луизу:

– Душенька моя, вот уж что тебе было совершенно ни к чему. Этот тупица ничего не понимает. Я уже говорила тебе, что мне пришлось пережить нечто похожее. Меня все еще преследует мысль о том, что я могла помешать брату это сделать. Но любому психологу известно, что инстинкт выживания другим не передается. У тебя и у меня он есть, у них – не было. Ужасно, но это так. Послушай, завтра ты должна сказать этому журналистишке, что ты наговорила невесть чего, потому что после похорон была сама не своя, ты не могла себе простить, что не сумела спасти Людовика, скажи ему, что ты все это выдумала. Как бы там ни было, у него нет никаких доказательств, и для него же лучше даже и не пытаться ни на что намекать, или его точно привлекут за клевету. Он не станет рисковать, но если потребуется – я буду свидетельствовать в твою пользу, и ты выиграешь дело. Я тебе очень советую не связываться с его паршивой книжкой, я помогу тебе разорвать контракты.

Алиса глубоко вздохнула, на ее лице снова появилась улыбка.

– Ты должна пообещать мне, что больше никогда никому об этом не расскажешь. Или расскажешь только психологу, если это тебе поможет. Я уже говорила, что тебе есть к кому пойти, и здесь можно положиться на профессиональную тайну. Ну, дай мне слово, что будешь молчать.

Она взяла Луизу за подбородок и приподняла ее лицо – так поступают с ребенком, когда вымогают у него обещание. И испугалась, увидев ее пустой, отсутствующий взгляд.

Алиса знала этот взгляд. Три года назад она часто встречалась с таким же взглядом брата.

* * *

Она все испортила, все погубила, все потеряла. Людовик умер, у нее нет ни работы, ни квартиры. Двое ее лучших друзей только что поссорились по ее вине. У нее нет будущего. С кино придется проститься. Весь мир ополчится на нее, на нее даже в суд подадут. Выход, который предложила Алиса, – никакой не выход, потому что она сказала правду, сказала то, что терзает ее вот уже который месяц. И больше молчать не станет.

К себе в гостиницу Луиза вернулась еще до полудня. Разделась, приняла две таблетки снотворного, долго смотрела на коробочку с лекарством, потом включила телевизор и легла в постель. Такой у нее способ перестать думать.