Шесть лет назад, когда они собрались здесь в память о родителях, казалось, над Гилмуром нависла тень. Братья Макрей, пятеро взрослых суровых мужчин, чувствовали себя безутешными и покинутыми.

Чтобы добраться до Гилмура по суше, требовалось трое суток и всего день морским путем. Однако путешествие по заливу занимало несколько часов — вполне достаточно, чтобы полюбоваться видами и поразмыслить над причинами, заставившими его покинуть Эдинбург и явиться в Гилмур на неделю раньше. Дуглас запретил себе думать о Жанне, сосредоточившись на воспоминаниях о своем первом приезде сюда, когда он был семнадцатилетним юношей, страдавшим от обиды и одиночества. Он уже знал, что Жанна ждет ребенка, но это была вся информация, которой он располагал. Накануне приезда родителей Дуглас отправился на свидание с Жанной. Он был настолько глуп, что надеялся уговорить ее уехать с ним. Бежать, если понадобится.

Но вместо Жанны он встретился с Жюстиной.

В конечном итоге Дуглас выложил всю историю родителям, а они, в свою очередь, нашли нужным поделиться тем, что узнали, с его братьями. Семья Макрей, как всегда, сомкнула ряды. Если одному из них наносили удар, его ощущали все остальные. Спустя несколько дней Дуглас покинул Гилмур вместе со своим братом Хэмишем и его женой Мэри, полный решимости как можно скорее вернуться во Францию.

Дуглас шире расставил ноги и сложил руки за спиной, легко удерживая равновесие. «Дева Эдинбурга» быстро неслась по бурным водам залива. Судно, спроектированное Алисдером и построенное на верфях Макреев, было одним из лучших в его флотилии. Устремив взгляд вперед, он погрузился в воспоминания о своем первом и единственном посещении Волана.

Через семь месяцев четыре дня и три часа после того, как он поклялся вернуться во Францию, Дуглас добрался до владений дю Маршанов и обнаружил, что Жанны там нет Он потратил неделю, пытаясь узнать, что случилось с ней и ребенком. Наконец парнишка, служивший на конюшне, соблазнился солидным подкупом и поделился тем немногим, что знал. По его словам, Жанну увезли из Волана в неизвестном направлении, но ребенок остался где-то поблизости, Дуглас никогда не забудет, как нашел свою дочь. Жилище дровосека находилась неподалеку от Волана, на краю леса. Дверь в хижину была такой низкой, что Дугласу пришлось пригнуться. Когда его глаза привыкли к темноте, он понял, что помещение еще теснее, чем казалось снаружи. В стенах зияли щели, служившие единственным источником освещения. Мебель была скудной и убогой: грубо сколоченный деревянный стол, два стула и провисшая койка за занавеской.

— Что вам нужно? — раздался дрожащий женский голос.

Повернувшись на звук, Дуглас увидел старуху Она с ужасом смотрела на него, прижавшись к кирпичной стене и комкая в руках грязный передник. Рядом стоял сутулый мужчина, вцепившись обеими руками в свою трубку, словно в бесценное сокровище.

Он не ожидал, что обитатели хижины окажутся гаки ми старыми.

— У вас должен быть ребенок, дочь Жанны дю Маршан. Где она?

Старики переглянулись, но ни один из них не шелохнулся и не проронил ни слова.

— Полагаете, ваше молчание стоит того, чтобы за него умереть?

Дуглас слышал удивленный возглас Мэри, но не стал уверять ее, что не собирается убивать старую женщину и ее мужа, если они не отдадут ему дочь.

— Девочку поручили нашим заботам, — сказала старуха, бросив на него оценивающий взгляд.

— Я хочу ее забрать.

— Она нам как родная.

— Она моя дочь.

Старик бочком двинулся к двери. Со стороны койки послышался детский плач. Дуглас отдернул занавеску и с ужасом уставился на представшую его глазам картину.

Он склонился ниже и ощутил приступ дурноты. Ему не часто доводилось видеть младенцев, но не требовалось большого опыта, чтобы понять, что с ребенком что-то не так.

Девочка выглядела как маленький скелетик, обтянутый кожей. Казалось, мухи, кружившиеся вокруг ее лица, весили больше. Крохотную головку венчал хохолок черных волос, а когда она открыла глаза — голубые глаза Макреев, — все сомнения относительно того, кто ее отец, исчезли.

Мэри подошла ближе, собираясь взять младенца на руки, но Дуглас остановил ее.

— Нет — Он не находил слов. Его переполняли эмоции — радость, что его миссия увенчалась успехом, и ужас от сознания, что его дочь выглядит так, словно не переживет этот день Его захлестнул гнев при мысли о том, что Жанна дю Маршан уехала из Волана, не позаботившись о собственном ребенке.

— Я сам понесу ее. — Дуглас осторожно взял девочку на руки Она не сводила с него сияющих голубых глаз, словно понимала, что в нем ее спасение. Головка казалась слишком большой для истощенного тельца, и Дуглас с изумлением увидел, как тоненькая ручка поднялась и потянулась к нему Склонив голову, он поцеловал крохотный кулачок Девочка была не старше двух месяцев и легче, чем перышко, такая маленькая и невесомая, что, когда она закрыла глаза, ему показалось, что она умерла. Сердце его панически забилось, пока она не шевельнулась снова. Лишь тогда он перевел взгляд на пожилую пару.

— Вы что, совсем не кормили ее? — Голос Дугласа звучал спокойно, даже рассудительно, хотя он едва сдерживался, чтобы не прикончить их обоих.

— Да она ничего не ест, сэр, — прошамкала старуха, согнув колени в неуклюжей попытке реверанса. — А деньги, что дала та женщина, давно кончились. Нам было не на что нанять кормилицу.

Мэри воспользовалась своей косынкой, чтобы прикрыть младенца.

— Ее можно спасти? — спросил Дуглас, бросив на нее встревоженный взгляд.

Сочувственное выражение ее карих глаз сказало ему правду.

Но тут девочка снова открыла глаза и посмотрела на него. Глядя, на личико своей дочери, Дуглас видел в нем образ своих родителей и братьев — и молился, чтобы она унаследовала силу духа Макреев.

— Живи, — шепнул он. — Пожалуйста, живи.

Он никогда не думал, что способен на такую всепоглощающую нежность. И что способен полюбить другое существо так быстро и навсегда.

— Мы спасем ее, — решительно сказал он, — Обязательно.

Мэри не стала говорить, что это было бы чудом, а чудеса редко случаются в реальной жизни. Она лишь кивнула, глядя на него полными слез глазами.

— Как ее зовут? — обратился Дуглас к пожилой паре.

Старик покачал головой, а его жена пожала костистыми плечами, выпиравшими из-под старой шали.

— А мы ее никак не называли. — Она усмехнулась, обнажив коричневатые остатки зубов, и добавила:

— Назовите ее сами, если хотите, сэр.

Дуглас с отвращением покачал головой. Крепче прижав к себе ребенка, он направился к двери.

— Вы не можете забрать ее, сэр, — всполошилась старуха. — А что, если кто хватится?

— Сомневаюсь, что кто-нибудь придет за ней.

Ненависть ко всему французскому захлестнула Дугласа. Он ненавидел страну, людей, даже язык. Всех, кроме малышки, которую держал на руках, такой хрупкой и прозрачной, что она могла сойти за призрак.