Про своего первого учителя – который звал его Камушком – Петр Леонидович много потом читал, а еще больше слышал. И лишь плечами пожимал. «Ленька Пантелеев – черные глаза»! Хорошо еще, не красные. Лишь один раз дернуло, ударило по сердцу, когда попался в руки питерский журнал со стихами Елизаветы Полонской. Не Леонид Семенович вспомнился – серьги в ушах у Лельки-толстухи. Те самые, с огоньками зелеными. Красивые, не в каждой лавке ювелирной увидишь.

«Полюби меня немножко, молодца! Подарю тебе сережки с мертвеца!..»

В десять утра парк пустовал. Запертые двери кафешек, простор аллей. Ночью выпал снег и припорошил эстраду, над которой молчаливыми соглядатаями нависли циклопические конструкции аттракционов. Тишина стояла мертвая. Ни карканья ворон, ни бульканья вездесущих голубей; не звякнет в отдалении трамвай, не прошелестит шинами автомобиль. Словно обезлюдел не парк – мир.

Ты – последний человек на Земле.

Последний человек на Земле шел к тиру. Иногда останавливался, с минуту топтался на месте и опять начинал движение. Тир открывался в десять. Сейчас четверть одиннадцатого. Данька не сомневался, что Петр Леонидович уже на месте. А он, Данька, опаздывает.

Куда опаздывает?

Почему – опаздывает?!

Это ведь не школа: можно и в десять зайти, и в одиннадцать… Да когда угодно! Можно вообще отправиться в кино, на утренний сеанс, а в тир, скажем, явиться вечером в пятницу. Все можно. Но Данькой владело странное чувство, что ему очень нужно быть в тире к открытию. Кому это нужно и зачем, он не знал.

Ему самому? – наверное.

«Как перед экзаменом. Умом понимаешь: лучше поскорее «отстреляться», сдать – и гора с плеч. Раньше сядешь – раньше выйдешь, шутит Фофан. А идти все равно не хочется».

Вчера он вспомнил о том, что хотел позвонить Лерке, лишь когда уронил себе на ногу тяжелый телефон. И то еще, уронив и потирая ушибленный палец, с минуту соображал: на кой ему понадобился телефон? А перед тем минут двадцать, наверное, сидел, тупо пялясь в экран телевизора, где показывали всякую муть.

С третьего раза дозвонился. Кажется, понес полную ахинею. Лерка испугалась: решила, что это он из-за нее переживает. Принялась успокаивать: мол, все отлично, я ничуть не обиделась, конечно, у тебя есть свои дела, это нормально… а пошли завтра в кино? Не Лерка, а стакан валерьянки.

«Мисс Марпл» оказалась права.

Осталось разобраться с тиром.

– Доброе утро, дядя Петя!

Как и предполагалось, тир работал. Кроме дяди Пети, внутри никого не было. Студенты решили отдать сессии должное. А Артур, видимо, спал: сменщик часто говорил, что с удовольствием проспал бы остаток жизни.

– Здоров будь, коль не шутишь.

Взять сейчас, как ни в чем не бывало, «ИЖуху», любимый третий номер, обождать, пока на «кузнеце» или «мельнице» проявится ненавистный Басаврюк… И все встанет на свои места. Все будет, как раньше. А «Марголин»? «Воздушка» после настоящего пистолета – детская забава. Мало ли кто там с кровати на площади навернулся? Зато пистолет… Ты, кажется, хотел разобраться, Даниил-Архангел? Расставить точки? Валяй, расставляй.

Пулями.

Данька медленно поднял взгляд на старика. Тирщик молча ждал.

– Петр Леонидович… Можно мне еще разок из «Марголина» пострелять?

– Отчего же нельзя? Можно. Ты дверь запри, а я сейчас.

Со щелчком провернув ключ на два оборота, Данька еще и подергал дверь для верности. Заперто. Загудел знакомый электромотор, стена с мишенями поползла по рельсам прочь.

– Держи. Как заряжать-взводить, со вчера не забыл?

– Да что вы, дядя Петя!

– Вот тебе пять патронов. Хорошо отстреляешься, выдам еще десяток.

– Спасибо!

Вставляя патроны в обойму, Данька старался не смотреть на мишени. Чтоб не сглазить. Не нервничать раньше времени. Он сам не знал, станет стрелять или нет, если перед ним вновь окажутся лица незнакомцев. В конце концов, если их поотстреливать, может, в итоге появятся правильные, нужные цели? А вдруг незнакомцы чем-то насолили дяде Пете? И это такая плата: помочь тирщику отстрелить за него всяких подлецов?

А что? Нормальная версия…

Очень хотелось стрелять. Из «Марголина». Пистолет казался живым существом, мудрым советчиком, способным объяснить, найти оправдание чему угодно… Обойма со щелчком вошла в рукоятку. Лязгнул передернутый затвор.

– К стрельбе готов!

– Давай.

Данька решительно поднял пистолет, ловя в прорезь прицела случайную мишень. «Шалунья»? Ну, пусть будет «шалунья». Кто там у нас? Никто? Сердце обожгло радостью: перед ним – просто мишень. Раскрашенная жестянка с механизмом. Ничьего лица на ней нет: ни знакомого, ни чужого. Можно стрелять с чистой совестью…

Мама!

Мама на мишени улыбалась. С пониманием и чуточку грустно.

Рука дрогнула. Данька покрылся холодным потом. В животе заворочался липкий слизняк. Почудилось, что пистолет ожил по-настоящему, что спусковой крючок предательски выбирает слабину без всякого участия стрелка. Или это палец, лежащий на спуске, зажил собственной жизнью?

– Какие-то сложности?

– Да… то есть нет. Я еще мишень не выбрал.

– Выбирай быстрее. Скоро народ объявится. Мне что, до обеда тир запертым держать?

– Ага, я сейчас…

Данька был противен самому себе. Мамино лицо никуда не исчезло: четко проступало сквозь мультяшную раскраску «шалуньи». Нет-нет, он даже смотреть туда не будет! Специально выберет цель как можно дальше, чтобы никак, ни за что: ни случайно, ни рикошетом… Ну вот, к примеру… Отец?! Точно, отец. А рядом – Лерка. В шапочке с кистями и помпонами. Вон дядя Лева. Санька Белогрив машет теннисной ракеткой. Петр Леонидович с Артуром…

Да что ж это творится?!

– Ты сегодня будешь стрелять или нет?

– Не буду.

– Почему?

– Это неправильные мишени. В них я стрелять не буду.

– Всегда, значит, правильные были, а сегодня – нет?

Дядя Петя не шутил. Он смотрел на мальчишку, как на досадное недоразумение.

Не ответив, Данька выщелкнул обойму. Положил на стойку. Передернул затвор. Подобрал упавший на пол патрон, поставил рядом. Последним лег «Марголин».

– Ясно, – подвел итог тирщик. – В таком случае здесь ты больше не стреляешь.

– Значит, не стреляю. До свиданья, Петр Леонидович.

Он направился к выходу.

– Куда это ты?

– Домой. Вы же сказали, что здесь я больше не стреляю.

– Сказал. Но ведь раньше стрелял, а? И неплохо. За все платить надо, Даниил.